Рейна - Дорога на Турухтанные острова

Я в дар получила не Жизнь и не Смерть,
Не боль, не тоску, не звенящую небыль.
Я в дар получила лишь право посметь
Безглазо взглянуть в равнодушное небо.

Снежный ворон клювом стучит в окно. С неба
осыпается серая рвань седины.
Снегом
лица, волосы, руки продрогнувших душ полны.

Снежный ворон трогает клювом засохшую кровь –
бурые кисти, упавшие месяцем синим
с рябины.
Шьет венчальный наряд. Все по мне –
и блестящая ткань, и раскрой…
Только ладан в церквах
отдает легким привкусом тины.

Снежный ворон всегдашним вопросом ответил
на робкий ответ.
Ворон-время-и-Вечность – не одно ли и то же? –
снежным клювом долбит в проржавевшую сталь.
Вратам
все равно. Но мороз продирает по коже
и в висках отдается тот стук, и во всей голове,
превратившейся в купольный зал…
…пустота.

Сквозь бежевые ветви Запада
вербным ветром прилетела,
зашумела
тонкими крыльями весеннего вечера-запаха

Птица. Узкий клюв приоткрыт.
Падают льдинками с крыш
слова
в тишину –
о том, как уснуть
и проснуться живой,
прорастая зеленой травой
из самых глубин естества.

В перьях птичьих
сумрак запутался, затекавший в окно,
и притих.
…А я одно
шепчу молчаливо: «Ты ли?.. Ты ли?..»…
Паруса облаков
из дальних гаваней плыли,
и жаркой цветочной пыли
на тревожные сны опустился легкий покров.
Птица-Ольмен, улыбаясь, держит на одной ладони
мир, где дороги и горизонт,
за которым ветер голову склонит
и помчится перед грозой
к озерам, свивая гриву в серые тучи.
…А на другой ладони – тонкий лучик,
белый, – первых весенних дождей.
Мир – это просто… поляна, где
мы счастливыми будем.

Птица-Ольмен улыбается мудро.
Садиться мне на плечо.
Утро
пришло между синих ветров поболтать – ни о чем,
просто так. Птица-Ольмен – знает все сказки
и сказы.
Скачет
сердце, как вспугнутый конь.
Далеко
ли до неба? Нет, лишь крыло протянуть.
Я вдруг поняла, что значит «найти свой путь»
Птица-Ольмен. Вечный закат среди сказок
И ветра.
Холмы. Птица-Ольмен черным, как небо, глазом
смотрит… Светлый
воздух – из него родится весна.
За чертой, где сливается явь и сиреневый тон
полусна,
руку протяну
тебе – и поймаю в ладонь луну…

…Птица-Ольмен.

Я вдруг поняла, почему
Я осталась на этой земле.
Почему не ушла во тьму
Иль за ветром весенним вслед.

Почему под небесным льдом
Мне так больно и одиноко…
…Я должна здесь построить дом –
Дом надежды и теплых окон.

…Я ведь тоже шептала в весну:
«А давай уйдем на заре…» –
Предпочтя бесконечность сну,
Канем в омут открытых дверей!..

Но простой, как небо, закон
В ксилофоне стремян прозвучал:
«Даже тем, кто плывет далеко
Нужен – будет – причал.»

Закон, что рожден дыханьем пути –
Но, увы, неведом скитальцам…
Чтобы кто-то смог с зарею уйти,
Нужно лишь, чтобы кто-то остался…

Нужно лишь, чтобы кто-то ждал –
Ждал в черемуху и в метель,
Чтобы дверь распахнулась, когда
Голос вдруг прозвучит в темноте…

В краю луговом, с детства родном,
У реки, на холме невысоком
Я построю для всех скитальцев дом –
Дом надежды и теплых окон.

Мне яблонный сад помогут сажать
Смешливые старые боги.
И я наколдую, ладони сжав,
Чтоб сюда влекли все дороги.

Молодое найдется вино и хлеб,
И усталым коням – овес…
За окном – белокурый цветущий плеск,
Тростники да речной плес.

Это – дом по-детски протянутых рук,
И снов, по-табунному вольных.
Здесь забудется старая горечь разлук
И то, что зовется болью.

Если встать до света, как раз
Успеешь спуститься к реке.
Мед и хлеб – где вчера,
Яблоки – на чердаке…

…Я вас не устану ждать,
Я расслышу конскую поступь
И по тонкой корочке льда,
И по синему вешнему полю…

В дальнем краю травяном
Я не устану стеречь
Маленький старый дом –
Дом теплых окон и встреч.

Костлявые руки деревьев.
Полное тусклой сиренью
море – распахнуто над головой.
Жилами-струнами
из горла к небу протянувшись, рвется вой,
похожий на крик, полный полно –
– весной весенней тоской.
Волнами –
волосы, отзвуки радости не-людской –
Оборотень.
В тень.

Черная проледь в карамельном снегу –
полнится через край
предчувствием Грядущего. Перемен.
Люди и вещи – слегка не в своем уме…

Полно – луние:
Молоко – по небу – катится да не выльется…
Шести – струние.
Шести – крылие.
Полный до краев кувшин –
под ноги.
Полной до краев души –
по ветру
клочья. Полный до крыш мир – одним глотком –
в полные по окоем глаза – полно-лунной тоской.

Полно – луние.
Серо – плащие.
Вечно – юное
Не-настоящее.

Наполнив взглядом небо,
телом – тени,
истаивая в тишину,
медленно смеюсь – снегом.
И бреду полно –
– лунием, колокольным
много-звучием –
в ярко-ванильную
Луну.

Кисточку в мазут
Обмакну
И напишу на стене
Иероглиф «Память».
Вспомнилось…

…Вдруг. Друг серебряный-снег
Во вздыбленном металле
Грив
Бегущих вдаль
Высоковольтных линий.
И сомкнутые губы горизонта…

…В буран. И рыжие обточки
Карандашных фонарей.
И патока затепленных витрин.
И затхлость тайн
Неблизкого – усталостью –
Метро.

Ты видишь?.. В автобусных
Берлогах гаснет свет,
Размазавшись по слякоти.
И наша ночь,
Ополоумевши,
Сдвигает крышки с люков,
Ведущих вниз…

…Идет,
Попискивая скрипкими суставами,
Коленчатую шею вытянув
На свет,
И сероглазо щурится…

…Гундосливое месиво толпы
Амебно движется-тревожится.
Ознобкий парусник
Ушедших в снежность новостроек.
Коричный запах
В брусчатку втоптанных
Размокнувших окурков…
…И холодно.

Ты видишь?.. Наша ночь.

Ночные поезда сквозь осень,
Идолопоклонники рябиновых закатов!..
Какая же рука
Вас бросила
Бежать сквозь гравий
И ржавую траву на полотне,
Небрежно вытканном,
С прорехами дождей
И полустанков?..