Алла Кречмер - Мой сад осенний

Но время идет – лепестки опадают;
Их огненный смерч пронесется кометой.
Как Феникса хвост, красота отпылает,
И вновь возродится средь южного лета.

Художник возле «Катькиного» сада,
Ты смотришь на меня, как на модель.
Ну что ж, рисуй, я буду только рада,
Когда свою закончишь акварель.

Ты говоришь: в улыбке обаянье
И в отрешенном взгляде в никуда.
Закрась штрихом следы морщины ранней —
Хоть на портрете буду молода.

Придай лицу наивную беспечность
Без отпечатков, сделанных судьбой.
Отбрось моих сомнений бесконечность,
А нарисуй и счастье, и покой.

Как будто мне подарки дорогие
Дарила жизнь, и от ее щедрот
Я растеряла годы молодые,
Их разбазарив на сто лет вперед.

Ты нарисуй, что я купаюсь в счастье:
Поярче краски, посильней мазок.
Пусть пожалеет об ушедшей страсти
Тот, кто когда-то мною пренебрег.

Мне кажется, идет навстречу Гумилев —
Знаком его прищур, он смотрит вдаль куда-то;
Исчезнет вдруг в тени средь питерских дворов
В багровой глубине холодного заката.

Куда он так спешит? Наверное, в Кронштадт;
Там сядет на корабль, и вот за океаном
Заплещется волной озерной синий Чад,
И ляжет возле ног знакомая саванна.

И будет удивлять жираф своей красой —
Пугливый великан, он кротко смотрит в небо.
Найдет ли там поэт далекий рай земной —
Сосредоточье рифм и жизни од хвалебных?

Охватит вдруг тоска по брошенным краям:
Не к питерской красе – вернется к смерти верной.
Последний рифмы блеск, бег строчек по листам —
Так убежали в степь испуганные серны.

Мой милый, мы с тобою разные,
И жизнь у каждого своя.
Так много слов любви несказанных
Внутри похоронила я.

Они, как раны отболевшие,
В душе усталой не видны.
Как звезды, ранее сгоревшие,
Исчезнут в мире тишины.

Ожидания были напрасны —
Не пришел ты, закат догорал,
И чертою отмечен был красной
Наступающей ночи провал.

Караулю у двери и слышу:
Лифт свое отстучал и затих.
Слышу – капает дождик по крыше,
Слышу звук разговоров чужих.

И опять ухожу я в молчанье,
В ставший вдруг мне ненужным уют.
Целый вечер прошел в созерцанье
И подсчете летящих минут.

Нет тебя, это все поправимо:
Будут встречи, и жизнь потечет.
Только ночь, пробежавшую мимо,
Мне никто никогда не вернет.

Не тронь, не режь, не препарируй
Собрание бегущих строк,
Рожденное звучащей лирой,
Судьбы заученный урок.

Вульгарность нашей жизни грубой
Преобразится в царство рифм.
И повторять их станут губы,
Души движенья приоткрыв.

Поэт, в отчаянье мятежном
Среди проклятий и мольбы,
Услышишь голос лиры нежный
И звук шагов твоей судьбы.

Пусть тайное воображенье
Откроет смысл знакомых слов,
И явится стихотворенье
Сложением полутонов,

Где черный с белым сочетаясь,
Противоречие храня,
Озвучит нам блаженство таинств
И жар сердечного огня.

И где-то в небесах закатных,
Почудится меж облаков
Страна, забытая когда-то
В глуби затерянных миров —

Сады, в которых мы бродили,
В горах лиловых города.
Мы встретим тех, кого любили,
Но потеряли навсегда.

Моря жемчужные, с отливом,
Блаженство гаснущей зари,
И луч последний, миг счастливый,
Что нам откроет мир внутри.

Обнимая острые колени,
Ты сидишь на лестничном окне.
Никого вокруг, лишь на ступенях
Рюкзачок твой брошен в стороне.

Ты в бейсболке, в маечке прикольной,
Джинсы и кроссовки – зашибись!
– Ждешь кого-то? – спросят недовольно
Тетки, пробегая вверх и вниз.

Никого не ждешь, а просто вечер
Обещал счастливым стать сперва.
И зажглись в душе надежды свечи,
И слегка кружится голова

От предчувствий радостных. Но хлынул
Сильный ливень лживых слов пустых.
Как ненужный фантик, он откинул
То, что было счастьем для двоих.

То, что было счастьем, стало ложью;
Чистое упало прямо в грязь.
И домой вернуться ты не можешь,
Любопытства праздного страшась.

Как расскажешь о разбитой вере?
О любви, которой пренебрег?
Приняла спокойно, без истерик
Ты уход его. Но знает Бог,

Как же стало пусто, безотрадно
Средь мельканья прошлого теней!
И сидишь одна в чужой парадной
На немытом лестничном окне.

Вновь дождевые нити —
Рухнули с неба воды.
В Питер вернулся Питер
С резкой сырой погодой.

После жары, как будто
Где-нибудь на Гавайях,
Что-то он там напутал,
Лето принес нам в мае.

Всюду цвели тюльпаны
Так непривычно ярко.
Вспомнились сразу страны,
Где постоянно жарко.

Знойная даль. Дрожанье
Солнцем согретых улиц,
Контуров размыванье,
Но холода вернулись.

Зелень чуть зеленее:
Дождик – ты мой приятель,
В холод меня согреет
Тяжесть чужих объятий.

Город мой снова молод;
Капли с лица смахните.
Серость, дожди и холод —
В Питер вернулся Питер.

Ленинградские реки, канавки, каналы;
Ликование солнца – полуденный зной.
Средь дрожащего марева вдруг показалось —
Он не здесь, а в Венеции поздней весной.

И мосты, и строения чем-то похожи.
Старый катер гондолой скользит по волне.
Здесь когда-то бродили суровые дожи,
И мелькал лик красавицы в темном окне.

Он качал головой, отряхая иллюзий
Ослепительный плен. И, вернувшись назад,
Лишь рукой помахал растерявшейся музе:
Как же крепко его приковал Ленинград!

Что случилось потом, в благородном изгнанье,
Когда надвое жизнь разделил океан?
Были новые строки, и радость признанья,
Потаенная боль затянувшихся ран.

И тогда среди венецианских каналов
Показался внезапно знакомым тот вид:
Как гонимая ветром волна набегала,
Ударяясь всей мощью о невский гранит.