Array Коллектив авторов - Поэты и революция

Стирают память…
Но вновь и вновь
в ней проступает
и пот, и кровь, —
глаза ораторов,
наши лица,
и Лик печальный
на плащанице…

Стирают память, —
как холст полощут,
а завтра всех позовут
на площадь
под сенью Ангела и Креста
винить Иуду —
искать Христа!

1.
Много неба, много снега,
много крови на снегу…
Жизнь проносится нелепо,
а исправить не могу.

На полотнищах три цвета —
три размашистых мазка —
всероссийская примета,
обнажённая тоска.

2.
День и ночь. А между ними
лучик света золотой! —
Символ веры негасимой,
нерастоптанной, святой…

Здравствуй, стяг российский, здравствуй! —
Что мне царственный твой вид, —
я познал твои контрасты —
чёрно-белый колорит.

Может быть, судьба такая, —
потому и так живём? —
Разрушенью потакая,
новый храм не создаём.

В плену убийственных иллюзий,
осмысливая крестный путь.
Россия, кто развяжет узел,
что ты сумела затянуть?

И кто его теперь разрубит, —
кто путы с ног твоих сорвёт? —
Ты поневоле бредишь бурей,
когда унижен твой народ.

Тебе насилие не ново,
и на крови твои дворцы
возводят те же Смердяковы
и чужеземные дельцы.

Не знаю трагичнее повести,
Но вновь открываю сакрально:
Россия восходит на совести
и этим сильна изначально.

Она пролетает над пропастью,
как Феникс, сменив оперенье.
Россия восходит на кротости,
но это не знак примиренья.

Россия восходит на святости,
и ей не впервой подыматься.
Не смейте глумиться, не радуйтесь, —
она не простит святотатства!

Опять торжествует стихия
и что он неё ожидать, —
какие денёчки лихие
ещё предстоит испытать?..

В наш город на крыльях метели
внезапно ворвалась зима, —
Все улицы вмиг опустели,
застыли по струнке дома.

Для хаоса много ли надо? —
То воды штурмуют его,
то медленные снегопады
рождают монбланы снегов.

То он утопает в туманах,
лежит в паутине веков,
то мир раздирает на кланы
по прихоти большевиков.

Теряет былые обличья,
меняет свои имена
и вновь обретает величье,
а следом за ним – и страна!

Не знаю я своих корней,
Не знаю.
Но только в тихие минуты вспоминаю,
Что был когда-то дом в далёком чужестранье,
Служебный был, а может быть, изгнанье
Нас привело туда. Не помню я об этом.
И сам-то дом остался мне неведом.
Семья жила обычно, без излишек,
Отец и мать, и двое ребятишек.
А время шло.
Обшарив пол-Союза,
Явилось горе к нам опасным грузом
И выбрало наш дом.
Отца судили, по Пятьдесят восьмой статье приговорили
На десять жутких лет.
Не выдержав несчастья,
Скончалась мама тихо, в одночасье,
И шёл в то время мне шестой годок,
Всего и всех лишилась в краткий срок,
И без корней живу
От лиха и до лиха,
Прошёл бы год, другой в покое,
Тихо-тихо.

Я лишена была почвы,
А такая по ней тоска,
Будто жизнь прожита заочно…
Участь сорванного листка!

Как метался он, исстрадавшись,
И не зная, куда летит,
Опустился на памятник павшим —
И согрелся холодом плит.

Харбин, Харбин…
И детство, и судьба…
Ты в памяти моей, пока живу я.

А в этом мире – вечная борьба.
В России Революция, ликуя,
Выбрасывала прочь своих сынов.
Кто – в Сиднее, а мой отец – в Харбине…
Не пролилась тогда отцова кровь,
Харбин дал русским эмигрантам кров.
Благодарю его за это ныне.

Сломать бы слово, смять его и бросить,
Разбить бы нерушимую печать…
Но только проявляется, как проседь,
Её неисчезающая рать.

Она по закоулкам подсознанья
Внедряется, коварная, в мозги,
Всё ищет фанатичного признанья,
Ей наплевать, что впереди ни зги,

Что – горькая опять – слеза ребёнка
Прольётся на детдомовскую грудь,
Грядёт за похоронкой похоронка…
Когда от потрясений отдохнуть!

Никто не знает, где твоя могила.
Жена, пусть бывшая, искала. Не нашла.
В какой крупице мира зреет сила,
Которая от смерти утекла?

Пустынный остров петербургской хмури,
Что одноногий часовой, стоит фонарь,
Чуть светит он сквозь залпы бури.
Над островом смятение и гарь.

И в чахлом травостое, безголосо,
Отрубленные головы лежат.
Рядком, глаза в глаза и к носу носом.
Над ними солдатни роскошный мат.

Он что отходная в те смутные годины —
Последнее напутствие душе.
Николин день, святые Именины,
Для будущего верное клише.

Мы – один народ, одна страна,
Никуда от этого не деться,
Даже если разрывает сердце
Надвое Гражданская война.

Мечтать не вредно. Кто же с этим спорит?
Жива надежда – жив и человек.
Всю жизнь мечтали: новое построит
Наш самый просвещённый век.

И ярым изъявлением восторга
Наполнятся кипящие сердца…
А вместо этого – вновь очередь у морга,
Разруха и вульгарный дух тельца.

Закона нет,
Есть только право сильных.
Кто победил —
Тому хвала и честь.
Ура! Ура!
На холмиках могильных
Огни опавших листьев.
Их не счесть.
Их много так,
Их так кроваво много,
Октябрь зловещей птицей сделал круг,
И снова в этом месяце сурово
Вошёл в Историю очередной недуг.

Мы – вечные. Больные?!

На прекрасной планете, как солнечный зайчик, красивой,
Среди буйных лесов и глазасто-озёрных равнин
Два Барана живут.
Им привольно пасётся на нивах,
И стада их жируют в тени богатейших долин.
Два Барана, два брата – две буйных стихии природы,
Их судьба повязала в согласии жить много лет,
Но, когда-то столкнувшись, согласно бараньей породе,
Так они разодрались, что надолго погас белый свет.
Оказалось, Бараны волшебное свойство имели —
В схватке диких страстей монолит золотой вылетал,
А соседи его подбирали и сильно на том богатели,
А Бараны нищали, потеряв драгоценный металл.
И отары овец наиболее ценной породы
Вихрь борьбы изничтожил иль выгнал в чужие края,
Где они незаметно в могилы сошли, подытожив
Свою жизнь, как ничто, как ненужную грань бытия.
И опять повторилось, и также борьба и разруха,
И опять побежали от этого ада страстей
Наиболее ценные. У оставшихся хватит ли духа
Возродить, что потеряно, суть отделив от частей?
А Бараны, подравшись и выбросив золото снова,
Отощали, сухой бы травы хоть клочок
Кто бы бросил им, зимы здесь слишком суровы,
Чтобы жить без запасов, где лето красно осенью.
И так издавна.
Значит, Баранам нужнее
Схватка, Сшибка. Рога на Рога, Вилы в бок,
Вкус борьбы для Баранов намного важнее
Вкуса пышных и сытных отменно-здоровых хлебов.