Константин Кизявка - Лестница якобы

– Ирочка! – обрадовался редактор. – Тут поэт к Некрасову. Покажешь, куда идти. А потом я тебя приму.

Архипу померещилось, будто по лицу Ирочки пробежало темное облачко недовольства.

– Хорошо, Вадим Викторович, – лицо девушки все же осветилось улыбкой. – Идите за мной, покажу.

Темный коридор пах старой бумагой и сыростью. Минув несколько закрытых дверей, перешагнули избитый посетителями порог и вошли в просторный кабинет. Сразу три журналиста – мужчина и две женщины – звонко шлепали пальцами по клавиатурам.

– Игнат! – позвала Ирина мужчину. Тот неохотно оторвался от монитора. – К тебе. Стихи.

Ушла.

Игнат с интересом смотрел на Архипа. Глубокий шрам делил неровной линией левую щеку журналиста пополам. Зловещий такой шрам. И человек показался Архипу смутно зловещим, где-то в самой глубине сущности, далеко за вот этой добродушной и открытой улыбкой.

– Присаживайтесь, – почти ласково показал Некрасов на пустой стул. – Давайте ваши произведения.

Архип протянул папку, присел.

Глаза Некрасова загорелись нехорошим интересом, но чем дольше он листал распечатки, тем меньше искр оставалось во взгляде.

Даже не тронув вторую половину стихов, журналист небрежно отбросил папочку на стол и посмотрел на Архипа с нескрываемой тоской.

– Не пойдёт! Очень плохо.

Это было странно и обидно. Такого отношения к труду души Архип не встречал нигде. Немногочисленные читатели – друзья и родственники не страдали ни черствостью, ни бездушием. Они разделяли боль, радость, юмор Архипа… Многие хвалили. Некоторые плакали. А тут абсолютное бессердечие. Набравшись смелости, Якоба перешагнул гордость:

– А что именно Вам не понравилось? Скажите, я исправлю.

Журналист натурально удивился.

– В самом деле? Вы готовы что-то менять? Готовы расти как поэт?

– Готов!

– Поразительно! Обычно приходят законченные гении. Они восхитительны. Их стихи великолепны. А все, кто их критикует, бездарные тупицы. Вы первый, кто готов что-то менять.

Архип смутился.

– Ну, мы же не боги! Никто не совершенен. Всем надо развиваться.

– Отлично! Тогда давайте начнём.

Некрасов схватил папку и, не заморачиваясь, распахнул где-то на середине.

– Вот, например:

На полянке, где было все тихо,

мы сидели вдвоём вместе с ней

Очарованный девушкой лихой

Был охвачен я жаром страстей.

Засыпали овраги и балки

В травах снова запели сверчки

Разомлелый я брал неумело

Ее руки в ладони в свои.

– Чувствуете, как удивительно плохо написано?!

Архип внимательно посмотрел на достаточно молодого, но уже, очевидно, слишком высокого о себе мнения, персонажа. Поинтересовался:

– Вы когда-нибудь любили?

– При чём здесь это?

– Понятно, не любили. А ведь стихотворение о первой юношеской влюблённости. Мы ушли в горы. Ушли от всех. Остались вдвоём. Поэтому тишина. Я растерян. Она без умолку болтает. И я пытаюсь ее обнять. Это очень личное. Не стоит в этом копаться.

– Но вы же пишете для людей. Вы же приносите в газету. И при чем здесь личное-неличное? Я о русском языке. Написано безграмотно.

Архип почувствовал, как сердце сдавливает гнев. Где этот сорокалетний юнец нашел в его стихах ошибку? Стихи проверяла Нинелечка, а она учитель русского языка и литературы от Бога! Расплескивающееся возмущение жгло грудь и мешало говорить. Коварный Некрасов этим воспользовался.

– Начнём с рифмы. «Тихо» и «лихой». В принципе, если во втором слове ударение делать на «о», все нормально, но ударение с вашим ритмом падает на «и» – вот вам первая абракадабра. Дальше «вдвоём вместе с ней» – такого количества ненужных уточнений я не помню даже у самых лютых графоманов нашего города. А «ее руки в ладони в свои»! Что? Была вероятность взять не ее руки и не в свои ладони? Или вот еще: «жаром страстей» – разве не чувствуете, как пошло, избито звучит?

Архип не выдержал:

– Отчего же пОшло?! Никаких непристойностей я в стихах не употребляю! Не надо приписывать мне то, чего нет. Что касаемо рифмы, возможно, вы в чем-то правы. Я не изучал рифм. Пишу, как сердце подсказывает. Но у меня богатый опыт чтения. Я перечитал всего Лермонтова и почти всего Пушкина. Я читаю современных поэтов. Люблю Высоцкого…

– Хорошо! Однако, если хотим развиваться, будем честны. Огрехов много. Такое печатать нельзя. Доработаете, приносите.

И отвернулся к монитору.

Архипа охватила невыносимая усталость. Где таких штампуют? В каких институтах? Вроде бы всего-ничего пообщались, а выжал, гад, критик, всю энергию. Вампир литературный.

Якоба взял папочку, пошел к двери. На пороге, в отличие от местных хамов, сказал очень вежливо:

– До свидания! Всего хорошего.

В фойе о чем-то спорила с администраторшей уже знакомая Ирина.

– Ну как? – заметила она Архипа.

– Отказал.

– Я и не сомневалась. Он всем отказывает. Только не отчаивайтесь! Все меняется. Будет и на нашей с вами улице праздник.

Три часа потолка. Старый, в разводах и бурых потёках, неровный стыками плит, барьер между Архипом и Небом.

Якоба летел вокруг земной оси со скоростью 1275 километров в час, лежа в кровати на спине, раскинув руки. Относительность времени постулировалась сознанием, как абсолютная истина. Банальные фразы о том, что времени просто нет, а момент вечен, стали реальностью. Школьники определили бы это состояние фразой: «Архип тупил», но такая приземленная формулировка не учла бы глубочайшие аспекты трансцендентного переживания, сильно отличавшие сущность того, что чувствовал Якоба, от того, что переживает типичный тупящий школьник.

Движение ума, так нелюбимое восточными мистиками, остановилось не путем сложных духовных практик, а лишь сильным душевным напряжением, встряхнувшим Якобу. Но, к большому сожалению для нас с вами, мой читатель, этот же спонтанный интеллектуальный вакуум помешал Архипу понять, насколько близок он был к тому, что в далекой Индии принято называть «самадхи».

– Ну как? – голос Нинель вернул поэта в батайское измерение.

– Что как, солнышко?

– Когда стихи твои в газете напечатают?

– Никогда!

– Что за пессимизм? Тебе что, отказали?

– Не совсем…

– Как это не совсем? Тут или да, или нет, третьего не дано. Договаривай, братишка!

– Сказали, нужно поправить.

– Ну, вот. Значит, готовы принять! А ты сразу «никогда»!

Нинель улыбалась. И Архип почувствовал как испаряется неуверенность, как тает обида, как появляется надежда на радость. В самом деле, ему же не сказали, что не будут печатать. Просто указали на ошибки. Нужно только подучиться чуть-чуть, узнать у продвинутых людей, что такое рифма, по каким законам она выстраивается и все! Стихи тут же окажутся в газете!