СВЕТЛАНА ЛЕОНТЬЕВА - Воздух Атлантиды

Изменяются матрицы, оси, правления, тресты.

Маскарад «двадцать-двадцать»! Довыслушать тишь, доносить чтоб

своё тело до шёпота и обветшаться до крика,

и чтоб снова понять в сотый раз, что разбито корыто

берестовое, льдовое и лубяное из лыка.

Если хочешь пойти, получи пиар-код по программе,

есть у всех теперь симки, есть карты малюсенький пластик.

Что твориться в Нью-Йорке, Ухане, Милане, в Бергамо:

смертный бой, на который объявлен был кастинг.

Я так чувствую, словно мне выдали лёгкие, чтобы

не мои, а чужие, я ими дышала, дышала,

и мне всё было мало, вдыхала я целой утробой,

позвоночником, рёбрами, но мне опять было мало.

Ибо я выдыхала своё: моё детство, мой город, вокзала

колокольчик лиловый, подснежник и цветик мой алый.

А вдыхаю дымы, а вдыхаю я яды и сразу

всю таблицу Д. И. Менделеева серую, жгучую явно!

Вот поэтому маску к лицу я приклеила, буду до мая

мистер иксом, убитою Ниной. Я в маске – урод безобразный,

обезличена, обезустена, обезъязычена напрочь.

Перепуганный, страхом объевшийся бродит народ

невидимкою-вирусом. Церковь закрыта, лишь шабаш

разгулявшейся нечисти. Как же мне делать рот-в-рот

бездыханному космосу, чтобы ожил он, дыханье?

Без него мне не жить, в муках корчась, взывая: «Спасись!».

За какие там деньги купили нас скопом тюльпаньим,

как укропа пучок ли, салата всю прежнюю жизнь?

Песнь Небесной Сороки

Проникаю во сны твои иссиня-чёрные!

Это я-то, целующая небо, не первый сорт?

Это я-то? Вокруг воробьи, сойки, вороны,

вдруг попавшая в лонг твоих списков и в шорт?

Это я-то, простирающая к тебе руки-крылья,

которые ты обрубала раз пять?

А я ими, отрубленными, в бессилии

всё пыталась тебя пожалеть и обнять?

Пригвождённая тобою к столбу позорному,

затоптанная, камнями битая! Камень твой,

как по Брайлю ощупываю я звонами,

тонко-тонко космическими камертонами.

Я – сорока! Что взять с меня, друг ты мой?

Забирай, отдаю все твои я стекляшечки,

всех «Кровавых палитр» твоих пелену,

ты, разбившая лоб о моё настоящее,

ты-то думала, мол, что я – серая пташечка.

Но царица – я!

Птица я, свет приносящая.

Я когтиста!

Я пением душу проткну!

Ты пуста, ты исхлёбана. Выклеван корень твой

подхалтурными всхлипами, дряблостью злой…

Толкования, сноски, глоссарии, комменты

все избиты, изъезжены, добыты, допиты,

твои мёртвые детки – стихи – похоронены

за высокой горой, за плакучей травой. Ой!

А точней чик-чирик. И кра-кра. Ворох-порох.

Это танец семь-сорок

небесных сорок!

Это – поезд в Одессу пылающей музы,

задыхаюсь в дыму твоём рыбьем, медузьем,

выдыхаю я муку из дудочки строк!

Ты в висок тычешь ножик мне, саблю, клинок,

я на смоченных кровью листах бьюсь подённо,

сорочиная песня безмерна! Бездонна!

Я – на линии Бога вцепилась в кусок!

В моём маленьком сердце пульсирует ток

небосклона!

Я по, мёртвой, тебе лишь одна только вою,

поправляя цветок над твоей головою

и прощаю я боль всех твоих кулаков,

как толкала ты в спину в обугленный ров.

***

Все молитвы мои, все, сколько есть, конечно, о детях,

все молитвы мои – бессвязные, слёзные – о моих родных,

говорю, шепчу, у икон молюсь, не болейте,

да минуют вас эти игрища зол мировых!

Да минуют вас эти мании, фобии, стрессы, печали,

разухабистость, кражи, обманы, суды и жульё!

Я хочу, чтоб вы встали, когда безнадёжно упали,

я хочу, чтоб прощали обидевших, взявших ружьё.

Не хочу, чтобы око за око, за зуб чтобы зуб и тем паче

не хочу, чтобы первым удар. Не хочу, не хочу, не хочу!

Поля битв и сражений, майданов, безумств, революций и стачек.

И поэтому в церкви я ставлю за свечкой свечу!

И вздымается жёлтое пламя! Прозрачное! Тонкое! Роз в перламутре

так сияет свечение, так размыкаются звёзд хрустали.

Вы побудьте светло и надмирно, наднебно побудьте

в моих мыслях, мечтах, в моих грёзах, родные мои!

Разрываю все цепи, канаты, которые могут отъять вас,

раздираю напасти на части, на крохи, на пыль, на пыльцу.

И всем чёрным дорогам не быть! И не ставить препятствий

вашим светлым дорогам по ровной стезе, по плацу!

Поддержите Христа! До Голгофы, по травам, по мхам, по каменьям

донести на плечах изумрудный, неистовый и невозможнейший крест!

Проливаюсь я в вас, в золотой ваш запас, по нетленьям,

по просторам, пространствам, в ваш мир, в ваш тугой Эверест!

В ваш реестр, распечатки, закладки, Зюйд-весты, Норд-осты,

в переезд, в переплав, в манифест и отъезд, и приезд!

Я без вас не могу! Я без вас, словно ствол без берёсты!

Я без вас, как без кожи! Тоска моё сердце доест!

Вот чему я учила: князь Невский да песнь Святогора,

про былинный я дух говорила, про старцев из монастырей!

И пускай будет так. В этом мире я только опора,

что из светлых светлей, из надёжных и добрых – добрей!

***

Ты сжигаешь мосты, ты взрываешь мосты,

доски плавятся хрупкие, жухнут листы,

дыма чёрного в воздухе корчится хвост.

Я – на том берегу! Мне так нужен твой мост!

Тварь дрожащая – я. Каждой твари по паре,

я тяну к тебе руки в бесстрашье, в угаре,

пламень лижет мне пальцы огромным горячим

языком. Тебя вижу я зреньем незрячим!

О, котёнок мой, слоник мой, деточка, зайчик.

Каждой твари по паре! Откликнись…Я плачу…

Плеск огня. Руки – в кровь. Я зову. Ты не слышишь!

Голос тонок мой. Тонет он в травах камышьих.

А народ напирает. Старик тычет в спину

мне сухим кулаком, тащит удочки, спиннер,

и тулупчик овчинный его пахнет потом,

и картузик блошиный его терракотов,

а у бабушки той, что вцепилась мне в руку,

что истошно орёт, разрывает мне куртку,

вопрошая: «Украла! Упёрла! Спасите!»,

и солдатик щекой прислонился небритой.

Ах, народ мой! Любимый! Не надо…не надо!

Я оболгана, но погибаю – взаправду!

И взмывается тело над пропастью, бездной,

словно мост, что сожжён, что расплавлен железный.

И хрустит позвоночник. И плавятся кости.

Пляшут ноги по телу. Впиваются трости.

Гвоздяные колючки. Копыта кобыльи.

О, как больно! Меня на вино вы пустили.

Проливаюсь я, льюсь виноградной ванилью,

кошенилью да шёлком, Чернобыля былью.

Две земли предо мною. Два неба. Две части.

Их связую в одно. Каждой твари – по счастью!

Каждой твари по слёзке, по пенью, молитве.

Моя песня нужна, я за песню убита.

Я за песню разъята. Разбита. Разлита.

Моя жизнь пролегла по-над раной открытой,

по-над пропастью между любовью и битвой,

по-над пропастью между мещанством и высью,

сребролюбием, щедростью и не корыстью.

Терриконом, Элладой, наветом, заветом.

Темноту освещаю собою, как светом!