Елена Ананьева - Южное солнце-3. С живой душой, в одежде камня

Я – просто камень, придорожный, серый.
Я здесь лежу с тех самых давних пор,
когда, бросая вверх огонь и серу,
вулкан шутя играл грядою гор.

Уснул вулкан. Уснул. Ни горсти пепла,
ни искры, ни дыханья… ни че го.
Посмертной маской стынет кратер – слепок
величия былого…Обожгло

студеным ветром зелень винограда
и город тихий, что спокойно спит
у самого подножья. Дремлет рядом
замерзший сторож – одинокий мирт.

А я – с живой душой, в одежде камня.
Один из многих вдоль крутой тропы.
У каждого внутри – вулкана капля.
Но, жить веками, сдерживая пыл,

я не хочу, собратьям уподобясь.
Тесна мне эта каменная клеть…
Пусть спят. Моя совсем иная повесть –
тепло отдав, однажды улететь.

Безмолвна безмятежная Помпея.
Присматриваюсь к бледному лучу.
Вулкан проснулся! Тишина алеет.
Толчок, еще толчок! И я лечу!

Слушай, зачем ты просил
у Бога дать тебе сил?
А теперь, когда он их дал,
ты убегаешь в подвал,
ты закрываешь замок,
ты зарываешь в песок,
ты выключаешь свет,
будто тебя нет,
будто совсем нет,
ни на одной из планет.
Теперь, когда ощутил
хрупкость старых перил,
условность привычных мерил,
кто-то вдруг отменил
диктат стен, потолков,
границ, заборов, оков,
а ты будто не рад –
разве не был готов?
От взглядов кутаясь в шарф,
в комнату входишь как шар,
большой невидимый шар,
которым можно дышать.
Вернее, не избежать
того, чтобы им дышать –
невольно, нечаянно ты
собой наполняешь рты,
артерии и порты,
импринты и импорты,
входы и выходы,
вдохи и выдохи,
входы и выходы,
вдохи и выдохи.
И чувствуешь, как в тебе,
будто внутри желе,
оказываются те,
кто находился вовне,
и произносят слова,
те, что носит твоя голова,
а ты пятишься – «я же не…
за что это всё мне?»
И вдруг понимаешь: всегда
мы внутри чьего-то ума,
мы внутри чьего-то ума –
мы внутри чрева у мамы,
внутри чьей-то программы,
внутри социальной структуры,
внутри контркультуры…
Человек питается из
встреченных им лиц,
и тот, кто однажды готов
наполненный до краёв,
за грань пролиться собой –
становится чьей-то средой,
в свою очередь чьей-то средой,
интеллектуальной едой.
«Отравятся ли мной?
Излечатся ли мной?» –
задумался и затих,
стоя среди чужих
мыслительных анфилад –
«для тех, кто меня съедят:
лекарство я или яд?
Лекарство я или яд?»
Что же теперь осел?
Что же теперь осип?
Время пришло – неси
ношу, что так хотел.
Время пришло – неси
ношу, что так просил!

Не отдавайте сердце никому,
И так в миру так много бессердечных.
Не отдавайте даже и тому,
Кто обещает жить в любви с ним вечно.

Отдайте только ключик от него,
Пусть входит в сердце, если верно любит,
И он ключ даст от сердца своего,
Взаимно лишь – всего честнее будет.

А если вдруг в любви не повезёт,
Из ста одна вас разведёт причина.
Кузнец другие ключ с замком скуёт,
И горе будет лишь наполовину.

Представьте – сердце Ваше, разлюбя,
Как бабочку, на стенд иглой пришпилят,
Не отрывайте сердце от себя,
Его в груди смертельно не обидят.

Любой игрушкой, самой дорогой,
Когда-нибудь играться перестанут,
И если, «разлюбя», не пнут ногой,
То много лет потом и не помянут.

Даю совет вам только потому,
Что опыт приобрёл в годах беспечных.
Не отдавайте сердце никому,
И так кругом так много бессердечных.

Прошу Тебя, Господи!
Позволь мне
увидеть утром
красоту рассвета,
созданного Тобою,
равнозначного закату,
созданному Тобою,
моими глазами,
полными цвета,
созданного Тобою, –
они пьют
и замораживают
небо в зрачках;
небо тает
слезами тогда,
когда ему
так же больно во мне,
как душе моей в нём.
Каждая ли слеза равна звезде?
Обе ли они равновидны Тебе?

Господи, прошу Тебя!
Дай мне силы
так же проводить день,
как и встретил его.
Собери за день
все мои улыбки
и сохрани для того дня, когда печаль
обесцветит мир вокруг.
А если я за день
ни разу не улыбнулся,
прими это
как мою хитрость –
будто бы я коплю улыбки
для шторма,
штурмующего
цитадель ненависти
в надежде
разнести её камни
до равнинности.

Прошу, Господи, Тебя!
Услышать меня
среди миллиардов голосов,
увидеть мои
молитвенно сложенные ладони
и меня,
стоящего на коленях
и отражающего,
как в воде,
первую букву
моего величайшего греха –
гордыни.
Ты слышишь
даже мысли,
проскальзывающие
между словами молитвы.
Так между камнями
льётся вода:
живая она или мёртвая –
об этом становится известно
не сразу.

Тебя прошу, Господи!
Белому снегу,
зелёной листве,
пёстрым цветам,
чистым водам
радуюсь я!
Не лишай же меня
радости видения,
слышания,
осязания
Твоих дел,
слов,
чудес
в моей душе.

«Без Голгофи поет – як Христос без хреста,
А Христа без Голгоф… не буває!»

Арена – все моє життя,
Бо все життя моє – арена…
І на щиті моїм черленім,
Карби жорстокого биття.

Лютує сонмище нездар.
Бо ж «він тримається ще й досі!»
Бо сивий шолом – честь і досвід,
А ще й таланту божий дар…