Михаил Потапов - Будет по-другому

Ты моя подруга с нефтехимического завода.
Мы с тобою знакомы три с половиной года:
Год гуляли, год в браке и полтора в разводе.
Наши с тобой отношения пахнут нефтью.

Ты была боевая подруга, моя сподвижница.
Говорила, со мною совсем легко дышится,
Мы дружили, и капала чёрная-чёрная жижица
Из цистерн на пол производственного отдела.

И когда наш объект стал совсем авариен,
Нам чёрные лужи под ноги налили,
У нас здесь царила полная антисанитария,
И ты отравилась, тебе промывали желудок.

Потом уехала к морю с кем-то из стационара.
Я ходил и всюду за нами закручивал краны,
Но было уже бесполезно, это не помогало.
Нефть была в кабинетах и коридорах.

И вот под ногами движется месиво.
И мы, как можем, бежим от профессии,
Но она уже всех давно перевесила.
Нас тянет на глубину,
Ты там меня не найдёшь,
Я там тебя не найду.
Там всё станет чёрным комком, а завод
Выпьет его по глотку.

Она мне протянула «спасибо», но слово вырвалось из её рук,
Коснулось стёртого ногами линолеума
И разбилось на всякую букву, на всякий звук:
Они стали горячими, словно капли расплавленного олова.
Я стал шарить руками по полу,
Сжёг все пальцы, пытаясь собрать потерянное,
А она держала себя, как гору,
И повторяла: «Не верю я, не верю я».
Я вытащил капли линейкой из-под дивана,
Я сделал всё, что мог, но этого оказалось мало.
И вышло худшее из всех возможных слов.
Когда она из моего дома ушла,
Я стоял в лабиринте своей комнаты-души
И на левой руке, словно недавно родившись и жадно дыша,
Осталось слово её «спаси».

Я шёл с волной в ногу.
Звёзд на небе было так много,
Что некоторые из них отрывались и падали в воду.

А море из своих артерий
Их выносило на берег,
И, оказавшись на берегу, звёзды пели.

Они были довольно тёплые,
А некоторые даже обжигали ноги,
Но волн пороги
Разбивали их слова на слоги.

В какой-то момент от их песен стало закладывать уши.
Воздух стал удушливее,
Жарче и суше.

И тут я увидел тебя с ведром.
Ты, закрывая рот и нос рукавом,
Бегала тушить звёзды и говорила, что море приближается дном.
Я помог тебе засыпать песком у звёзд загоревшиеся края.
И когда перестала обжигать ноги земля,
Снова почувствовал, как касается пальцев морская волна.
Ты у меня спросила,
Как я могу идти так равнодушно,
Когда из-под ног воду ворует суша
И становится душно.
И в этот момент я подумал, что ты одна из звёзд, свалившихся вниз
С кучей искр
И брызг.

И ты не даёшь гореть ни одной звезде,
Чтобы на этой земле
Не было подобной тебе.
Ты возмущалась, почему я не отвечаю на твой вопрос,
А я в песок врос
И забыл про собственный голос.
Вдруг пошёл дождь, и ты начала светиться, как лампа,
Когда капли тысячей ампул
Коснулись твоей звёздной карты.

Я понял, что моё предположение оказалось точным,
Когда ты окончательно исчезла. Этой ночью
Обжился новой историей берег песочный

С морской водой.
Пора возвращаться домой.
Ведро хорошее, алюминиевое, я подумал и решил взять с собой.

В голове твоей рыжие, рыжие, рыжие, рыжие кошки.
Они смеются, смеются, смеются, смеются и пляшут.
Ты ходишь по кругу, им ищешь всего понемножку:
Склянки, палки, чужие забытые письма.

У тебя были любовники: первый, второй и самый последний.
Они по утрам приносили тебе восхищённые взгляды.
Они стояли под окнами, и электрические разряды
Пронзали их, и они сплотились, лучшими стали друзьями.

Красные розы, белые розы, тюльпаны, тюльпаны…
Пропали тюльпаны, о, как ты любила тюльпаны…
Но цветы оставляют только открытые раны.
И тогда вокруг – помнишь, тогда? – голоса зазвучали.

А ты всё металась от корабля до бала.
Сорок лет ты металась от корабля до бала.
И хищная города флора тебя многократно глотала.
Жевала, жевала, жевала, но ты проживала.

И всё, что осталось, ты носишь в поисках пищи,
В поисках звона в ушах и здравого смысла.
И когда голоса в твоей голове становится лучше слышно,
Шансы что-то найти становятся много выше.
Ты старая дева, тебе ни до кого нет дела.
Ты старая дева, и до тебя нет дела.
И хрен его знает, чего ты хотела.
И длинное платье твоё летело. Летело, летело и пролетело.

И все эти танцы, песни внутри и снаружи
Забирают тебя в хоровод быстрый, радостный, страшный.
И всё это чудо несётся по городу и наступает в лужи:
И рыжие кошки, и склянки, и палки, и письма, и голоса звучащие.

В Воронеже не осталось ни ворона, ни ножа,
Я иду, подошвой считав тротуара скрижаль.
Этот город мне брат, этот город мне враг,
Этот город мне Мандельштам.

Подожди. Я улицу эту не пробежал.
Я касался земли, но теперь перестал.
По Манежной, по Мира, столкнувши вокзал
С пути своего, я упал.

Я упал в гаражи,
Что Воронеж? Одни гаражи.
Я в них жил, я в них спал и дышал.
В них я видел ржавые сны.

Завяжи мне из улиц цветок
До того, как воронежский ветер
Меня унесёт от земли.

Подожди.

Я здесь спал.
Я вот здесь, в перекрестье бордюров и шпал,
На скрипучем диване лежал.

Вот я вижу: дорога, заборы, ворота,
Доски, гвозди, газету на развороте
Носит по ветру, яма на повороте.
А вот здесь и я.
Меня ветер несёт, и я сжат, словно желчный пузырь.
– Узнаю, узнаю…
Скажет сосед.

А ты удивишься и вскрикнешь:
– Где? Покажи, покажи…

Здесь я.
И это моя газета.
Это мои доски и гвозди,
Ворота, заборы и яма.

Это все здесь мои переулки.
Это все здесь мои закоулки.

И больше ничьи.
Ведь я жил здесь, маленький мальчик,
И по лужам пускал корабли.

Трамвайный мост уходит на небо,
Но мы возьмём сильнее влево

И пойдём по воронежской улице

Дальше искать старые рельсы,
Ты только теплее оденься,

Спрячься в кофту с карманами.

Тут раньше была остановка.
Словно слова под диктовку,