Ната Косякина - Живите сами

Контрольную пишут дети
В школе 72.
В классе бесстыдный гвалт.
Последний урок на свете

(просто четверг).
Гуляют ответы.
Болит у звонка голова.
В школе 72
Училки пьют в кабинете.

Физичка и алгебраичка
В лабораторной комнате.
Два стареющих личика
И некто в сером:
– Вы помните? Вы помните?
– Лида, может, споёмте?
– Вы помните? Вы всё помните!
– Вы скоро, скоро умрёте!

Физичка пускает руку
В знакомый ящик стола.
В руку ложится синяя «Умка».
Как хорошо, что «Умка» цела.

Она поделит конфету
Не по законам наук.
Бледных губ полукруг
(Выпил стакан помаду).
– Лида, съешь сама, мне не надо.
В углу темнеет паук.
И повторит, поборов испуг,
Уже в пустоту:
– Не надо.

А те всё кружат,
Летают по комнате:
– Вы помните, помните?
– Мы знаем, что помните!

Звонок. Лида сгребёт помыть
Спасительный инвентарь её,
Подумает, что ж поделать, мы
Не какие-то гуманитарии.

А впрочем, жизнь над всеми права.
Не ясно зачем, но чего-то ради
Пойдёт собирать у детей тетради
С контрольными в школе 72.

Сидит на подоконнике ребёнок
И смотрит в немигающую высь.
Сидит на ветке жёлтый воробьёнок
И мальчику чирикает «держись!».

А по ветру, разматываясь мыслью,
Летит звезда из пуха тополей.
И маленькие пальчики зависли,
Нелепо растопыренные к ней.

И кажется ребёнку, что на свете
Любая досягаема звезда.
И превратились пустота и ветер
В воздушные пути и поезда.

Того, что нам отмерено по праву,
Не стыдно и не страшно захотеть.
И видела пустующая рама,
Как радостно взмывают над дубравой
Ребёнок, воробьёнок и орава
Пушинок – звёзд всех птиц и всех детей.

У мальчишки, жившего в нашем дворе,
Был отец – районки нашей главред.
Обижать мальчишку – себе во вред.
Это все в округе ребята знали.

И худого, щуплого его отца
Все боялись больше, чем парня-борца,
Чем больного скитальца
И мента-пловца.
А ведь он рукаст и носил медали!

«А мой папа напишет, что ты дебил!
А мой папа напишет, что ты водку пил!
Что в башке крокодил, а ещё я снабдил
Его снимком, где ты на горшке краснеешь!»

Я жила с тем мальчишкой в одном дворе.
Я влюбилась в отца его. О главред!
Я красива, за 20 – каков дуэт,
Повелитель мнений села Панеева!

Эта любовь моя не удалась.
Я не стала женой главреда.
Но отодвину ящик стола
И достану его газету,

Где красива, за 20, лукавый взгляд,
Платье синее, локоны, плечи горят
И на стёртой бумаге буквы гласят:
«Лучше всех в Панеевке – Света!»

Колыбельная для мальчика
В Коктебеле, сам из Нальчика.
На белёсо-серой наволочке
В ночь глядит его лицо.

В темноте всё неразборчиво:
Что-то было и закончилось.
Не мешай ты, не ворочайся –
Обхватил себя кольцом.

Он не глупый – да вот молодость.
Сознавал, старался – молодость.
Чист, умён – да только молодость.
Ну прости ты мир, малыш:

Колыбельные обманчивы,
Коктебели вас не прячут, вы
Как резиновые мячики –
Оттолкнулся и летишь.

Не скажу тебе я дельного.
Я такая ж, только девочка.
Я сильней, да вот поделена
На две тысячи частей.

Колыбельная для девочки –
Это выстрелы у темечка,
Это марш, и свыклись стеночки
С горькой поступью моей.

Наши стены не кончаются,
Щёки горячи, как чайники,
Ты лежишь сейчас, отчаявшись,
Под бедой, как под свинцом.

Ты прости нас, что заплакали.
Над тобою мы заплакали.
А в трубе застряло, в раковине,
Обручальное кольцо.

Уже потеплело, и девочки наперевес
Несли вчера куртки, щурясь и улыбаясь.
И мысли тянулись гусиным семейством в лес,
И жизнь легко наматывалась на палец.

Уже потеплело, и девочки наперебой
Задумывались о том, как сбежать с уроков.
И я даже снова решила, что есть любовь,
Но следующим утром снова над головой
Серое небо, молчание и тревога.

Но девочки не сдаются: они уже
В открытую говорят о счастливой жизни.
Природа против голых девчачьих шей
Чуть-чуть постоит – и сдастся на рубеже
Ключиц. Она любит таких, как сама, капризных.

Сестра моя купит ещё одну новую вещь
И станет ещё быстрее сбегать из школы,
И я уже слышу музыку в голове,
И нет ничего, чем это старьё, новей.
И мало что есть прекрасней и бестолковей.

Беспокоясь за зиму,
В тёплый январский четверг
Маму из магазина
Пятилетний ждал
Человек.

Он казался седым,
Снегом припорошённый.
Шапка под капюшоном
Цвета летящей звезды.

Цвета песочной горсти
Вязаные ладони.
Надо бы унести
Зиму, а то прогонят –

Папа читал ему
Это из детской книжки.
Нужно сказать мальчишкам.
Есть во дворе Тимур,

Старше на целый палец,
Красный катал «Камаз».
Если б они не спали,
Всё бы успели враз.

Жгло снегопадом тьму,
Месяц болел, пылая.
Думают почему
Все, что зима злая?

– Добрая! – закричал
Мальчик от нетерпенья. –
У меня день рождения! –
И весь мир замолчал.

В цирк завезли карусель с лошадьми.
Цветастую полянку старого образца.
Шесть красавиц готовы
Взмыть с бренной земли.
А седьмое – неясное,
Вроде песца.

Дети бегут к островку лошадей
Белую, розовую, счастливую занять.
В сотый раз за день
Механизм загудел,
Закружив пустого
Одного коня.

И сидящий в кабине сухой мужик
Снова хмыкнул и точно уже решил:
Я пойду к начальству,
Ведь из-за песца
Каждый день крошить,
А и так гроши.

Но никто не стал ничего менять.
А потом в стране началась война.
Встал песец на дыбы,
И Господь из трубы
Глядел – ведь кто-то же
Должен был.

Мне перестало везти с автобусом.
Он не приходит за мной, не приходит.
А я всё делаю привычным образом.
Прихожу, становлюсь, жду его – верно же вроде?

Тучи по-прежнему были синими,
Люди водой запивали икоту –
Всё так, но автобус не шёл везти меня.
И я перестала ходить на работу.