Игорь Шахин - Ангелы живут в аду

Такая пустота не может быть вечной, душа не вакуум, в ней постоянно должно что-то дышать и копошиться, рождая надежду на жизнь. И надежда эта появится! Помимо монстров, ангелов, химер, во сне, помнится, виделись образы реальной жизни моего близкого будущего, и это не мистика. Вы же знаете о таких случаях, да и сами их переживали, когда, впервые попав в какую-то ситуацию, удивленно замечали: это уже было однажды! Нет же, ничего такого не было и быть не могло, но пророческие мгновения этой бытности в мозгу вашем уже возникали. Из чего они складывались?

Наверное, из всего того, что влетело в нашу память. Мы, сдается мне, помним гораздо больше, нежели отмечает для себя наш разум. Я беседую с человеком, слежу за его мыслью, поглядываю на него и на все, что ни попадает в поле зрения: идущие мимо люди, газующие неподалеку автомобили. Прохожие обмениваются взглядами, фразами, небо то прояснится, то вновь сомкнутся тучи – не перечислить всего того, что рядом в эти моменты происходит со звуками, запахами, цветом, жарой и холодом, и все это пронизывает наше тело и мозг. И разговор мой с собеседником запечатлен там, под черепной коробкой, но разум отмечает для себя только это: смысл беседы, только смысл.

И не из этой ли всей информации тысяч дней предыдущих и этого дня тоже моделирует память образы дикие, фантастические и реальные?.. Весь мозг спит гораздо меньше, чем его мыслящая часть, если вообще спит.

Или этот, недавний пример. Как тут не поверить в наличие у каждого из нас этой самой ЭВМ?.. От Казанского вокзала до Белорусского, а от него до Звенигорода и затем почти до самого Дома творчества я в пути вспоминал и как-то пытался проанализировать фрагменты дикого сна, приснившегося мне в поезде, и это длилось до того момента, пока не заметил из окна автобуса человека, отчаянно махавшего водителю, чтобы тот остановил машину.

Автобус остановился, и в дверь, низко пригнувшись, протиснулся Олжас Ветла и, увидев меня, что называется сошел с лица. Его можно было понять: по представлению Олжаса только чудо могло свести нас вместе за тысячу километров от нашего города и именно в этой точке страны. Я тоже был потрясен, но не фактом встречи. Начиная с момента «человек стоит на дороге и отчаянно машет руками» – все это уже было в том сне. Ошеломило то, что невозможно было понять, каким же это я образом добрался до Звенигорода и дальше? Как прошел по маршруту, по которому ни разу в жизни не следовал? Добрался машинально, думая все это время о чем угодно, но только не о том, на красный или зеленый свет переходить дорогу, и много чего другого.

Словно кто-то вел меня за руку.

А наша встреча объяснилась банально. В райкоме профсоюза работников культуры появились «горящие» апрельские путевки в Звенигород, и ничего тут нет невероятного, что наборщик издательства и методист бюро путешествий одновременно решили отдохнуть «почти бесплатно».

Ветла набрал с собой чекушек, но их хватило лишь на два дня. Откуда ему было знать, что после Указа спиртное тут нигде рядом не продают, а его только что испеченные приятели-отдыхающие совсем не прочь выпить на свежем воздухе.

Сегодня после обеда они собрали деньги на коньяк, и Ветла вызвался съездить в магазин в Голицыно. А я лежу в своем одноместном номере и жду, когда сбудется еще одно мгновение реальности, увиденной в поезде во сне. Неприятно то, что я ее не помню, эту реальность, но вспомню сразу же, как только это произойдет. Помню только, что это должно случиться после отъезда Олжаса в Голицыно. Почему я тогда во сне кричал?..

Олжаса жаль, но с ним уже ничего не поделаешь. Выпивать он начал лет в двенадцать, но ни разу не приходил в школу нетрезвым, как и теперь никто ни разу не видел его на работе «под мухой». Отец говорил, что казашка Зульфия нагуляла Олжаса с залетным свадебным баянистом – брехуном и пьяницей. Был тот худ, высок, белобрыс и откликался на прозвище Ветла, а может, это и была его настоящая фамилия. Как бы то ни было, в поселковом совете Зульфия получила свидетельство о рождении Олжаса Ветлы. Из поселковых мужчин мало кто входил в число любителей закладывать за воротник, а те, что пропадали в буфетах причаливавших к пристани пассажирских пароходов, всегда щедро угощали местного дурачка Додю, который крепко сдружился с Олжасом и всегда берег для него долю спиртного, не допивая стакан вина или кружку пива.

Другой страстью Ветлы стали книги. Бог дал ему память десятерых, но тут же восполнил свою излишнюю щедрость тем, что полностью отобрал у него способность анализировать. Так и живет – то в пьяном, то в придуманном мире.

А теперь: спокойно, спокойно. Я спокоен, я абсолютно спокоен… Километрах в ста дышит ночными рабочими сменами огромный город; ближе, в еловых чащах и березняках – поселения поменьше, туда и поехал Ветла; еще ближе – хуторки в редких огоньках полночи, но ничего этого я сейчас не знаю. Есть только зеленая настольная лампа, чуть выше и полметра дальше распахнутое огромное, во всю стену, окно. Встать, сделать шаг к нему, протянуть руку – уколешься о мокрые ветки ели, тоже зеленые, хотя на дворе и тьма-тьмущая. Они такие от моей лампы, словно зеленые волосатые руки, протянутые ко мне из черноты, бездонности. Усталые руки.

И один-единственный звук, прерывистый, дробный – капли дождя разбиваются о цинковый козырек окна моей комнаты в коттедже.

Говорят, что зеленый свет успокаивает, и, наверное, это так и есть, если ты в белой больничной палате выздоравливающих или хотя бы у себя на работе зимним вечером, перед тем как отправиться домой: коллеги кричат по телефону, поминутно хлопает дверь, а тебе, как всегда, в последние минуты, надо сосредоточиться, чтобы набросать план завтрашних дел. Вот тогда зеленый свет – что надо…

Прохладно, чуть знобит, но я не закрываю окно, не раздеваясь, ложусь под одеяло и пытаюсь заснуть. Сейчас это у меня не получается. Такое ощущение, что, пытаясь пробиться туда, в сон, пробуждаюсь от сна более долгого, чем одна ночь.

Раздражает непривычное совпадение: чистые простыни похрустывают, чистое тело по ним скользит. Все не так, как дома: то нет напора воды и ложишься спать потным и липким, то сам чист, но простыни не постираны или не проглажены… Скользит чистое по чистому. Есть повод для раздражения, но это не причина для бессонницы.

Что ж, пойдем от противного: не можешь уснуть – старайся изо всех сил не уснуть. Глядишь, так себя и обманешь. Самое главное, не сосредотачиваться на чем-то одном…

Я знал, чем буду заниматься в доме отдыха: есть, спать, читать и смотреть на эти вечные облака, березы, ели. Я не знаю другого: какие причины заставили, в буквальном смысле слова, вырваться из однообразного повторения дней, взять и оформить путевку за несколько часов до отправления поезда в Москву. Странности тут такие: я никогда не отдыхал по путевке, никогда вообще в отпуске не отдыхал – обязательно находились дела, и никогда не уходил в отпуск в апреле, это всегда было летом.