Игорь Каплонский - Ангелы Монмартра

Париж. Суббота, 1 августа 1914 года, 1:20 пополуночи

По мосту Александра III со стороны Эспланады инвалидов шел человек.

Впрочем, странное перемещение высокой, нескладной фигуры с трудом можно было назвать обычной походкой. Подчиняясь лишь ему слышной музыке, человек вальсировал вдоль перил, от статуи к статуе, от фонаря к фонарю, удаляясь и возвращаясь. Воздух был неподвижен, и казалось, ночной путник танцует в пустоте.

«Ветер появляется только с рассветом», – беззвучно напевал великан.

Внезапно остановив кружение, человек извлек из рукава носовой платок и аккуратно расстелил на перилах. Затем распахнул пиджак и вынул из бокового кармана серебряный портсигар, а из-за брючного ремня – тяжелый кремневый пистолет. Оба предмета были бережно уложены на платок, в уголке которого блеснула искорками серебра изрядно потертая вышивка: «А. De…»

За спиной человека раздался чеканный голос:

– …Мсье, извольте отойти от перил и поднять руки. Вы задержаны уголовной полицией. Сержант Верро.

Мсье Верро поступил на службу недавно. В нем не было нарочитой твердокаменности, присущей старшим чинам. Служебное рвение сержант начал проявлять уже по пути в участок.

– Ваше имя, мсье? – Дрожащими от нетерпения руками он вытаскивал из военного планшета лист бумаги.

– Анжелюс Дежан. Чем обязан? – Согнувшись пополам в тесном салоне авто, задержанный болезненно реагировал на дорожную тряску.

– Я составляю протокол, – уведомил сержант и потрогал пальцем грифель карандаша. – Род занятий?

Задержанному было всё равно. Наглухо зашторенные окна автомобиля – единственное, о чем он сейчас жалел.

– Художник.

К зданию судебной полиции на набережной Орфевр доехали быстро. Один из полицейских распахнул дверцу со стороны Дежана и выдвинул металлическую подножку. Затем художнику вежливо предложили подойти к парадному и распахнули перед ним дверь. Анжелюс услышал за спиной сердитый выкрик и шумную возню. Он обернулся и увидел, как несколько решительно настроенных личностей в картузах и рабочих спецовках стремятся прорваться к нему сквозь заслон полицейских. Замешкавшегося художника уже весьма настойчиво подтолкнули вперед.

Он оказался в тускло освещенном фойе со старинным паркетом и стенами, обитыми лакированным деревом. Несмотря на позднее время, здесь толпились люди. Против ожидания конвой без проволочек повел художника на второй этаж.

Фамилию инспектора на медной дверной табличке Дежан прочесть не успел.

– …Ваше имя, мсье?

– Анжелюс Дежан… Державин Андрей Всеволодович. Я уже давал показания… участвовал в составлении протокола… В общем, ваш сержант…

– Место рождения?

– Подданный Российской Империи. Родился в Харьковской губернии; после смерти отца переехал в Санкт-Петербург, затем – Париж…

– Возраст?

– Тридцать пять.

– Род занятий?

– Свободный художник.

Инспектор, мужчина седой, но не старый, с красными прожилками в сонных глазах, был настроен благожелательно.

– И наверняка проживаете в восемнадцатом округе.

– Холм, улица Лепик… Посмотрите документы, – Дежан кивнул в сторону сержанта Верро. Ответный кивок тот адресовал уже инспектору.

– Выходит, бездельничаете? – добродушно дернул усом инспектор.

– Не понимаю.

– У вас нет определенной работы?

– Нет. Пока у меня достаточно средств, чтобы… бездельничать.

– И уж конечно, знакомы с комиссаром Замароном.

– Комиссар Монпарно? Я дважды с ним встречался. Он приобретал мои холсты. Думаю, в случае необходимости, мсье Замарон мог бы за меня поручиться.

Инспектор кивнул и сделал пометку в тетради.

– Женаты?

– Нет. Откройте же, наконец, документы.

– Не кипятитесь, мсье, – инспектор улыбался. Это было неприятно. Дежан почувствовал, что инспектор умеет выводить из себя допрашиваемых. И именно поэтому решил расслабиться и улыбнулся в ответ.

– У меня был трудный день, мне плохо. Поэтому предлагаю вам не тратить времени попусту. Начнем с причин моего задержания.

– Сегодня жарко, к тому же меня раздражает ваш перегар, грязный костюм, в котором вы черт знает где валялись и разорванные… в самом неподходящем месте брюки. Поверьте, я умею доставлять неприятности. В некотором смысле, это моя специальность. Я имею право вам грубить, вы мне – нет. Ведь именно вас, а не меня задержали ночью с пистолетом.

– Тем не менее настаиваю на ответе, – улыбка Дежана стала хищной, как у эквилибриста Кюбо на июльской афише.

Инспектор медленно расправил плечи и встал со стула.

– Сержант, у меня дружеская просьба. Приготовьте-ка чаю, – и, подумав, добавил: – Две чашки, если не затруднит.

Тот разочарованно засопел и вышел. Когда дверь затворилась, инспектор продолжил:

– Извольте. Вчера около девяти часов вечера в кафе «Круассан» был застрелен лидер социалистической партии Франции Жан Жорес.

«Круассан», вспомнил Анж. Именно это слово выкрикивала толпа возле Люксембургского сада. Господи, как же давно это было…

– Выражаю соболезнование семье погибшего. Если родственникам от этого станет легче.

– Я продолжу, мсье Дежан. Все гражданские лица, которых вы успели заметить на первом этаже, были задержаны после убийства. Они, как и вы, имели при себе пистолеты и револьверы.

– Браво, мсье комиссар! – Дежан вяло хлопнул в ладоши. – Значит, в эту ночь вы принципиально не задерживали граждан с дубинками, ножами, удавками…

– Я сказал ясно: Жорес был застрелен из пистолета. Всё это время уголовники попросту не смели выйти на улицы: город находился под охраной добровольных отрядов, организованных профсоюзами парижских фабрик. Я считаю, что о моральной устойчивости любой нации говорит ужесточение методов охраны порядка накануне серьезных событий. У нас – абстрагируемся от политической ситуации – само население выказало активную гражданскую позицию. Всего несколько часов, и три-четыре тысячи рабочих патрулируют улицы.

– Не согласен. Вряд ли толпы гражданских лиц, которые в мирное время беспрепятственно хватают любого, кто им не по нраву, можно расценивать как гражданское мужество нации. Равно как и готовность к защите отечества. Повторяю: в мирное время это больше смахивает на истерию или попахивает государственным переворотом. Революцией ли, тиранией…