Наталья Барышникова - Соты

Замерзает земляника.
Зимний день – как дом пустой.
В доме зеркало и книга –
Наша плата за постой.
Заколоченное зданье.
Неприветливый фасад.
Но слепого мирозданья
Стрелки движутся назад.
Ломких крыльев утешенье –
Бьется бабочка в окно.
Все же ягоды служенья
Нам взлелеять не дано.
И по замкнутому кругу
Незаметности земной
Зеркала ведут подругу,
Не знакомую со мной.

Между третьей полосой и той, что ближе
К тротуару, прильнувшему
Ко второй продольной,
Где случайный лед зимою не русый, а рыжий,
А весной асфальт бессовестно самодовольный,
где, как ни просматривай правых, –
Да, что за усердье? –
Двадцать лет мы об одном и том же неверном:
В двух шагах от судьбы, в четырнадцати – от смерти.
Это нехорошо, но вполне правомерно.
И не заболеть, не обследоваться, не обольститься,
Когда светофоры оранжевые обнажаются алым.
В их понятии «пересечься» – почти что влюбиться
Меж ребрами зебры. Дело за малым –
Пусть гаишник узнает, где ты зимуешь,
С кем встречаешь лучшее десятилетие…
Номер твоей машины не зарифмуешь,
Поэтому – обгоняй меня по третьей!

Я не знаю, почему
Дом так нравится ему.
В самом деле, в этом доме
Он ни сердцу, ни уму.
И за это он не мстит.
В доме дерево растит
И над черными ветвями
Все грустит, грустит, грустит.
Напевает день и ночь
Колыбельную. А дочь
Песню слушать не желает
И уйдет из дома прочь.
Вслед за матерью и за
Всем, что видела слеза.
Он, конечно, не подарок,
Но светлы его глаза.
И, наверно, потому
Не случится одному –
Умерев, стать частью рая –
Ни тебе и ни ему.

Медленно-медленно тает роса.
Русые кони под солнцем незрячим
Маются. Скоро начнется гроза.
Маются кони под небом горячим.
Клин облаков над тобой, надо мной.
Скоро роса станет тихой рекою.
Что же мы ждали от жизни земной,
Если влекли нас строка за строкою?!
Пальцы в чернилах и слезы в глазах.
Дождь все рассудит, не ведая, где же –
В снах океанов, в ночных голосах?
Мы повстречаемся, русые. Те же.

Немудрено заблудиться в потемках зимы –
Мытные сны и чернильный оскал фонарей
Отодвигают застенчиво день, когда мы
Станем беспечностью птиц и лукавством зверей.
Если о пользе, ты встретишь меня невзначай
Там, где оттаивать вместе нам не суждено.
В сердце фарфоровом можно заваривать чай.
Может, глинтвейн? Не купить ли покрепче вино?!
Может быть, встретим под новой звездой
Рождество,
Снегом всенощным укроем обитель обид.
И бестолковое нас не покинет родство
В час, когда ангел отбой чудесам протрубит.

Вчера до полуночи чай неостывший
Мы пили, и мед представлялся гречишным
На кухне салатной, где призрак гостивший
Рассказывал долго о прошлом и личном.
Сегодня мы с Пушкиным в парке шептались
О том, кто был искренней, кто был лукавей.
Две чайные чашки на кухне остались,
Согретые робкими в полночь руками.
А завтра, быть может, метели завьюжат.
А может быть, завтра поэтов не вспомнят.
И все-таки ты возвращайся на ужин –
На чай необжитых поэтами комнат.

Ты мог стрелу легко заправить в лук,
Но птица окаянная уснула –
Прикинулась жасмином, обманула
И отцвела, не помня твоих рук.
А снег слепил сознанье, влажный, грузный.
Так электричка, бормоча «всегда»,
Все таяла. Так чистая вода
Просачивается через мед арбузный
И через мрак кремлевской тишины,
Где что ни тень, то ладные курьеры.
Спасибо за письмо. За все пробелы –
Непрожитой в который раз зимы.

Придумай, пожалуйста, имя этой воде!
Который день мы в лодке одной плывем
От пятницы – пять! –
К середине жизни – к среде.
Хочет и отчество знать водоем.
Может быть, желает он и фамилию, и
Гражданство свое обозначить – чтобы забыть…
Тебе же тоже нравится каплей в глубь земли
Просачиваться. А выше – ангелом быть
В то самое время, когда
Бог в горячие руки берет текст,
Отжимает его, как прачка, и вода
Поднимается. Скоро пойдет Ковчег!

На почту лучше идти налегке.
На почте всегда полно новостей
О тех, кто рядом и кто вдалеке
Приветики шлет и ждет вестей.
На почту лучше идти босиком.
На почте всегда готовы обуть
И тех, кто на почту летел бегом,
И тех, кому совсем другой путь.
В почту лучше не выходить.
Лучше и адреса не иметь.
Но как иначе тебя убедить,
Чтоб не идти на смерть?

Громодействуй, испив из серебряной ложечки –
У просвиры дыхание маленькой крошечки.
У подножия снов творцы-великаны ворчат вестями –
Черпают прошлое стальными ковшами-горстями.
Действо-крохи молнию кличут и гром.
Сон – корабль, пробуждение – паром.
В том твоём сне нет места серебру.
Давай сыграем в сонную игру:
Бог-гром с чертёжным карандашом,
Бог-молния режет чертёж ножом.
Физик на лирика с вилами, лирик со щитом.
Николай Чудотворец дарит каждому свой дом.
Спокойной ночи, соседи! Невещих снов!
Куст многообразен, а зверь тернов.
Ты будешь долго спать, а я пойду по грибы –
С картой в руках, где тропы росою слепы.
Сяду на пенёк, съем пирожок,
Беды и скорби – не мой ожог.
Спрячь улыбчивость бойкую,
Грудями разверзни чудь,
Пока у Бога осталось терпения чуть-чуть.

Ты можешь лежать на земле белым снегом,
Как было вначале – под Северным небом.
Ты можешь растаять, отринув сознанье.
Но что в Тебе больше тепла?
Нам нынче не надо лекарств от ангины,
Как было вначале под Северным небом.
Теперь у движенья излеченных стрелок
Есть тайна последнего дня.
А солнце восходит и плавит границы
Наручных часов, чтоб тепло циферблатов
В крови растворялось. А что ещё надо
Уснувшим под снегом Твоим?
И снег всё не таял, а птицы вернулись.
А снег всё не таял на ягодах летних –
Чтоб Новые дети под Северным снегом
Большую Медведицу звали сестрою,
Чтоб Новые дети под Северным небом
Рождались на белом снегу.

А ещё вспомнилось – из детства:
Мне 5 лет, лето в деревне,
В станице Андреевской
У сестёр моей родненькой бабушки,
В усадьбе прадеда.
Приезжают Светуля
(Приёмная дочь моей бабушки)
С сыном, Мише 2 года.
Он видит стадо пасущихся коров и любопытствует:
«А этот большой кто?»
Я авторитетно отвечаю: «Большой – бугай».
Детка спрашивает: «А кто такая бугая?»
Серьёзно отвечаю: «Это корова, только бездомная».