Наталья Терликова - Понедельник. №7

Мы были в компании одной:
Яков первый и Яков второй.
И он погиб – отдал жизнь в жертву.
Так стал навечно Яков – Первым…

Белая пора, пустые ночи,
небосвода диск тягуч и густ,
если уж писать – то покороче,
растворяя белой ночи грусть.
Белая душа и грусть такая,
как её улыбка белых уст,
белый сумрак, утром, умирая,
оросил акаций белых куст.

Любовь – оставим молодёжи,
у нас – судьба. Войдёт она,
и ты, по цвету губ и кожи,
угадываешь – голодна.
В её в шагах неторопливых,
в молчаньи суженных зрачков,
в глазах, с оттенком чёрной сливы,
теплится жизнь твоя – без слов,
без поучений и без правки,
в фокстроте липовых теней —
у Бога не просить добавки,
осознавая – счастье в ней.
Уйти, оставив молодёжи
всю сцену и задуть свечу,
вкушая нежность, полулёжа,
понять, что счастье – по плечу,
прижав лицо
к её лицу…

Солдат с оружием в руках, такой улыбчивый ребёнок,
Судьба ведёт его по жизни – словно под уздцы коня,
Рыжеволосый, нежный мальчик – грациозен, мил и тонок,
Пространство осветивший мягким светом рыжего огня.
Ему бы вместо автомата – скрипку в руки. Ветер с юга
Смычком скользнёт по струнам и озвучит сердца тихий стук,
Смешинки заразительно в глазах запляшут, жизнь-подруга
Обнимет. Будет лето, «губы слаще мёда», скрипки звук.
Когда же он, солдат, поймёт, что мир не так пахуч и светел,
И рыжий свет вдруг превратится в пляску смерти и огня —
Забудет, мальчик, звуки и цвета, что в юности приметил,
В душе, теплиться будет лишь мечта наивная одна:
Состариться! Средь тысячи ленивых будней ковыляя,
Терять спокойствие и зренье, жить в разлуке, быть больным,
Упрямым, желчным стариком, о самом важном размышляя:
Мне удалось! Им не сказать – «Погиб геройски
и так жаль, что умер молодым»…

Как симпатичен мне Париж!
Хочу обнять весь этот город
со шпилями его соборов,
с оградками оконных ниш,

с тесьмой каштанов вдоль аллей,
с рядами лавок букинистов,
со всей его толпой туристов,
с эклером в тертом миндале,

с ночным экстазом кабаре,
с хрустящей корочкой багетов,
с потоком шляпок и беретов,
с фонтаном в стареньком дворе,

с разлётом шалей и манто,
с двойным эспрессо, с эхом гулким
мощенных узких переулков,
с ажуром арочных мостов…

Обнять Париж! К себе прижать!
Собрать на память по крупицам
его сюжеты, краски, лица
и уложить в ручную кладь.

Носятся чайки, все выше и выше,
над колокольнями и флюгерами.
Крики их бьются об красные крыши
и рассыпаются между домами.

Прошлых столетий легенды и были
бродят по улицам тихо, как мыши.
И облака, натыкаясь на шпили,
плавно сползают на красные крыши.

Гулко стучат каблуки по дорожкам.
Камни булыжные вечностью дышат.
И, неизменно, две черные кошки
с башенок смотрят на красные крыши.

Луч купола золоченные лижет.
Сонмы веков умещаются в миге.
Мягко накинула красные крыши
шалью на плечи старинная Рига.

Передо мной блестит простор озерной глади.
Легонько теребит мне локон у виска
и по плечам меня бесцеремонно гладит
дыханье ветерка.

Небесная канва над головой провисла
под тяжестью густых махровых облаков.
Я провожу рукой по изумрудным листьям,
их бархатный покров

прохладен, и на нем еще дрожат слезинки
недавнего дождя. Росистая трава
беспутно льнет к ногам. Меж веток паутинка
дрожит, как тетива.

На ярком лепестке раскачиваясь сонно
вкушает мотылёк цветочный эликсир…
Я забываю здесь о том, что есть бетонный,
уныло-серый мир.