Эйтан Адам - Рука к перу, перо к бумаге

Вообще-то я к Розенбауму не могу быть объективным. Рассказать почему?

Итак, восемьдесят второй год, мы входим в Ливан. Сейчас принято ругать ту войну. А я прекрасно помню, что граница горела, что в течение полутора лет перед войной всем было ясно, что война будет, вопрос только когда.

Кстати, гражданское население в Ливане восприняло наше появление как само собой разумеющееся.

Короче, наша рота участвовала в боях за город Цидон (Сидон), в особенности в штурме пригорода Эйн-эль-Хильве. А меня и еще двоих назначили конвоировать грузовики.

В Израиле не тратят время на обучение должности часового, патрульного, конвойного. Бойца учат бою. Боец в охране – просто ждет, вдруг потребуется применить стандартные боевые навыки. В мирное время – скучища смертная. В боевой обстановке…

Днем мы не ездили из-за снайперов. Только в темноте. Приказ стрелять на поражение по всему, что движется вне колонны. Полная трехтонка: патроны, пулеметные ленты, гранаты – ручные, подствольные, наствольные, реактивные, – мины, противотанковые ракеты. Вся эта куча накрыта брезентом, наверху сижу я – без бронежилета, на наш взвод не хватило. Впрочем, ручные гранаты хорошо детонируют, так что если что так мы с шофером попадем в рай кратчайшим путем.

А пули свистят (кстати, на самом деле они, скорее, жужжат). И не только пули. В темноте не видно где стреляют, отчего нервы на невиданном пределе. Ни птиц, ни кошек, ни собак – жить хотят. Мертвый город. А где-то вокруг – бой. А мой автомат ищет цель и не находит. Меня учили бою. Бой идет вокруг, но я в нем не участвую. Пуля в стволе напрасно ждет полета.

И так несколько ночей подряд мы доставляли боеприпасы на передовую. И это было страшнее, чем попасть под артобстрел (попадали не раз).

А через год, на очередных сборах, нас вдруг построили, и командир выдал каждому наградную колодку за войну.

И вот я стою в стороне и смотрю на эту колодку. Ко мне подошел командир:

– Ты чего?

– А мне-то за что? Что я делал – конвоировал грузовики.

Он так посмотрел на меня:

– Ты там был?

– Был.

– Ты сделал все, что тебе приказали?

– Сделал все.

– Тебе было страшно?

– Было.

– Но ты не струсил?

А у нас одного на второй день войны эвакуировали – в шоке.

– Не струсил.

– Ты заслужил, как все.

А еще через несколько лет я впервые услышал Розенбаума – «Корабль конвоя»:

А пока я вспоминал Ливан (красивейшая страна, между прочим), мы уже выехали из Гвадалахары.

По правую руку – Пардес-Хана, потом по левую руку – Хадера. А прямо по курсу – Хадерская электростанция, из крупнейших в стране.

Эх, были времена! В свое время я долго работал в «Хеврат Хашмаль» 8 8 «Электрическая компания» (иврит) в Хайфе. В феврале 90-ого года на первую очередь Хадерской электростанции поставили полностью компьютеризованную систему по управлению эксплуатацией. Поставщик клялся, что ничего налаживать не надо, все уже налажено. Естественно, двух месяцев не прошло, как раздались вопли на всю «Хеврат Хашмаль». Меня бросили на прорыв. В помощь дали только что поступившую к нам программистку.

В общем, все я переустановил по-новому, продублировал диски, помощницу загонял как лошадь (позднее она оказалась прожженной карьеристкой). Сделал – конфетку. Потом я же ставил в Ашкелоне, и в Хадере на второй очереди, и по моим же образцам позднее ставили везде, кроме Ашдода – там уже пошло новое поколение. Как это было здорово – делать нужное дело, делать его хорошо, учить других – и все сам, без сволочного начальства в Хайфе!

Выезжаем на прибрежное шоссе. Приходится сбросить скорость – движение плотнеет.

Давайте сменим кассету. Ставлю Офру Хаза.

Вы не слышали этого имени? Жаль.

Еще в конце семидесятых годов на каком-то телевизионном праздничном концерте я обратил внимание на неприметную йеменку с полным чистым голосом. А через несколько лет Офра Хаза заняла достойное место среди звезд первой величины израильской эстрады. Позднее она покорила и Европу.

Ее третировали коллеги по цеху, ее годами не допускали на телевидение, но ее великолепный голос прорывался по радио, на нее было больше всех заявок радиослушателей. А на концертах мгновенно забывалось, что этот сильный голос и эти огромные черные глаза принадлежат маленькой, почти миниатюрной, женщине.

А в марте сего года она умерла. Моя ровесница. От СПИДа.

В ближайшую субботу я попросил раввина помянуть ее. Он засомневался:

– Ведь ты же слышал, от чего она умерла.

– Слышал. Но меня это не касается. Сейчас она перед судом Господа. И Он решит то, что решит. Но сказано, что прежде Он выслушивает обвинителей и защитников. Я двадцать лет наслаждался ее пением! Я – защитник.

Ко мне присоединились еще несколько человек.

– Ты прав, – сказал раввин. И мы помолились за упокой души замечательной певицы Офры Хаза.

Будь проклят тот, кто ее убил!

А движение все плотнеет, и я вынужден уделять максимум внимания дороге. Так что давайте, теперь ваша очередь рассказывать.

Про ваш родной Ростов, про Дон. Я ведь их видел только из окна вагона.

Про несчастную Сербию.

Про себя, наконец. Про того, кто так больно и так жестоко вас ударил! С чьей тенью я борюсь?

Ну вот и все. Въезжаем во двор, еще один проезд, стоянка, место оплачено.

Запер машину, через переулок, первый этаж, дверной код, к своему столу, « Шалом , Бенджи» – соседу (отличный парень), карточку из ящика стола, отбить время – начинается новый рабочий день.

Сент-Экзюпери писал, что нет большей роскоши, чем роскошь человеческого общения. Так что вот вы мне подарили полтора часа роскоши. Жаль, что заочно. Но все равно – спасибо.

Я живу в поселке. Одно из преимуществ состоит в том, что из гостиной выход прямо на природу. Одна ступенька, и можно усесться под сенью звезд, больших и ясных, каких не увидишь в прибрежной дымке. Спокойно расслабиться, помечтать, подумать о вечном.

Милая, милая В! Вы можете запретить мне говорить, вы можете меня прогнать, но вы не можете запретить мне мечтать. А писать – вы меня просто подстегиваете.

И вот я гляжу на звезды. И мечтаю. Что вы меня поцелуете. Сами. В губы. Легко и нежно.

Глупо с моей стороны? Дерзко? Но в этом мире так не хватает нежности.

Для вас, конечно, не секрет желание мужчин обладать женщинами. При этом в мужском сознании дети в лучшем случае отходят на второй план, в худшем – считаются опасностью.