Александр Шаганов - Мы пойдем с конем по полю вдвоем…

– Мошка, мошка!.. – твержу себе под нос… Ну а как сказать-то, что кнут без спросу взял.

– Пойдем в дом скорей, Саша.

В доме тихо. Умыл мне лицо дедушка, дал рубль железный с Гагариным.

– Ты ляг, приложи к глазу и лежи, а я пойду фельдшера звать.

Заснул, и снилось мне, что будет у меня один глаз, а может, и вовсе ослепну, как дядя Матвей. Ну и ладно. Буду жить с дедушкой в деревне, а папа с мамой будут приезжать по праздникам. Ничего, проживем.

Крепко спал.

Зато на следующий день перебинтованный мой вид лихо позабавил деревенских ребят. Кутузовым дразнили. А мама, увидав, только руками взмахнула. Но не ругала. Чего уж ругать. Глаз-то видит, только синяк здоровенный. А дядя Саша даже по такому случаю возил меня на мотоцикле с коляской по полям вокруг деревни.

А про кнут я никому не сказал. Только Юре. Мы с ним потом из кустов его достали и на место повесили. Никто и не догадался.

Я в себе пока не разобрался,

Оттого, наверно, вольно жить.

Где не надо – я перестарался,

С кем не надо – я спешил дружить.

Удаль часто поджидает усталь…

Усталь – это больше, чем устал.

Еду в Суздаль, колокольный Суздаль,

Чтоб прислушаться к его устам.

Важно крепко помнить в жизни место,

Где восходит из глубин твой род,

Ведь земля – не булочное тесто,

А толпа – далеко не народ.

На владимирских лихих просторах

Деревенька есть посредь ветров,

Только город и военный порох

Пощадили в ней лишь семь дворов.

Здесь, в Пигасово, мой дед родился,

Строил школу бревна к бревнам вгладь.

Где в войну отец не доучился,

Где других детей учила мать.

В дальний лес, окутанный восходом,

С братом я ходил чернику брать.

Перед нашим ягодным походом

Бабушка твердила: «Потерять

Очень можно тама-де друг дружку.

Я в газету заверну вам хлеб,

Дам бидон для Юры, Саше – кружку».

И крестила с Юркой нас вослед.

Вечером бездушный телевизор

Заменял с лихвой роскошный чай!

Я теплом его с тех пор пронизан,

Даже если холод и печаль.

В памяти безудержного детства —

Поле за гумном, где цвел овес,

Дальше – лес, а там уж по соседству

Суздаль. От деревни – десять верст.

Детство мое, деревенское милое детство,

Дом – три окна, я теплом его был упоен.

Дом – три окна, вековые леса по соседству —

Детство мое, ты все снишься мне, детство мое…

Чудится мне предвечерний покой деревушки,

Вот я иду, новой книжкой, стишком окрылен.

А на пруду заливаются хором лягушки —

Детство мое, деревенское детство мое…

Детство мое, спой мне дивные бабкины песни,

Детство мое – молоко спозаранку и хлеб;

Детство мое, на мгновенье воскресни, воскресни,

Дом – три окна, где я вырос и где я окреп.

Да, навсегда я веселый парнишка беспечный —

Все нипочем, задрался козырек набекрень.

Вот я иду и такой молодой, и сердечный…

Детство мое, беспризорного сада сирень.

С утра в полях птиц перекличка

Тоскливо на ветру дрожит.

И скоро наша электричка

Привычно в город убежит.

И там в кольце друзей и будней

Исчезнет паутинка слез,

И мы нечаянно забудем

Далекий лес и тихий плес.

Меж нами что-нибудь случится,

Я знаю, а сказать – боюсь.

В окно упрямый дождь стучится,

Тебя жалея, сам я злюсь.

Осенних дней слепая щедрость

Под клоуна леса рядит.

Но уж видна усилий тщетность

В безумстве огненных рябин.

В деревенском быту, даже несмотря на сегодняшние отнюдь не сахарные условия жизни, все равно есть какая-то неспешная размеренность, другой отсчет времени и, конечно, ощущение особого деревенского комфорта. Оно выражается в том, что постоянно чувствуешь себя членом большой семьи, в которой все зависят друг от друга, и отсюда взаимное уважение, а если и озорство, то не обидное, а просто демонстрация лихости или отваги.

Вообще, по моим наблюдениям, жизнь в небольших российских селах или провинциальных городках абсолютно отлична от Москвы, она как-то чище, не засорена ненужной информацией…

По деревне веселый иду,

Задрался козырек набекрень.

Оборвал я в отцовском саду,

Не спрося, для любимой сирень.

Там, где полюшко, там, где родник,

Будет вечер тихонько звенеть.

Баловник, может, я, озорник,

Ни о чем не хочу пожалеть.

Для любимой моей, дорогой

Вольно песни орать на версту,

Для любимой, хорошей такой

Согрешил я в отцовском саду.

Осень я жду, осень жду —

Тихую, золотую.

Ночью свечу зажгу,

Утром свечу задую.

В небе едва видна

Птиц перелетных стая,

Вот и пришла она —

Тихая, золотая…

Никому я не нужен на свете —

Никому, кроме теплой листвы,

Кроме клевера в милом букете

И небес озорной синевы.

Ничего я на свете не знаю

И бреду неизвестно куда,

Всем-то обликом напоминаю

Проходимца, пропойцу, плута.

Не советчик я и не товарищ,

Не дружок молодцам городским.

Их и песнями не задаришь,

И стихами не вдаришь таким.

Да и ладно!..

Ах ты, поздняя осень,

Ах, неброский рассвет!..

Не печально мне вовсе,

Вовсе горечи нет.

Нет тревоги всегдашней,

Вольный воздух дрожит.

Кто живет настоящим,

Счастьем не дорожит.

Забреду, заплутаю

Средь озябших дубрав

И опять испытаю

Одиночество трав.

Не печально мне вовсе,

Вовсе горечи нет.

Ах ты, поздняя осень,

Ах, неброский рассвет!..

Мастерил по весне я скворешники,

Не скворешники ладил – дворцы.

Прилетайте, мои вы потешники,

Эх, скворцы вы мои, огольцы!

Я рубаночком радовал досочки

Все без устали по утрецам,

Чтобы были уютными гнездышки

Вашим деточкам, малым птенцам.

Будут песни гулять по окрестности,

Будут рощи вовсю зелены!

Пойте, пойте – не ради известности,

Ради матушки ранней весны.

Пойте ради пресветлого праздника

Безмятежную песню свою,

Песню вешнюю, песню сердешную…

Я вам тоже, скворцы, подпою.

Свой день рождения я люблю. В начале марта он, четвертого числа. Бывает, что и солнечная погода случается. Месяц март в средней полосе России – неброский перстень, но для меня дороже нет. Вот говорят, что с годами это чувство радостное поутихнет. Никого не захочешь видеть в этот праздник. Дескать, с каждым днем рождения лет все прибавляется, а там уж, глядишь, и надо думать, как ласты грамотно сложить. Не знаю – посмотрим. В конце концов, ведь никто за тебя самого ни одного твоего годочка не проживает, все они твои – времена эти…