Ольга Неподоба - Зимний марш

Грохот сапог по натянутым нервам дорог.
Вечность ритмично качает им в такт колыбель.
Следом за мною шел тот, без кого я не мог
И все пытался запеть про какой-то апрель!

Где твой апрель? Он за тысячу зим от поста!
Бродит, хромая, шаманит исподние сны.
Здесь иногда мы приходим в такие места,
Где никогда, даже в шутку, не будет весны.

Режет брезентом плечо стопудовая блажь.
Палит дыхание холодом стылый январь…
И ничего не меняет привычный пейзаж.
А в промежутках бессилен толковый словарь.

Над головою зияющий неба провал,
Горных озер не видавший тепла антрацит.
Снег на дорогах, закрыт до весны перевал,
То есть серьезно и бескомпромиссно закрыт.

Следом за мною шел, падал в сугробы лицом.
Но повторял – не пройдет и десятка недель!
Солнце с востока рванет золотое кольцо,
И разлетится осколочным ливнем апрель!

Вскроет, листая картинки о теплых краях,
Нож перевала свинцовый туман обложной.
Господи, как же я долго плутал в январях!
Дай мне хоть память о том, что зовется весной.

Выйдет в зенит запоздалое утро души!
Грохнут лавины, взрывая запекшийся наст!
Реки рванутся, чтоб льды вековые крошить!
Сгладится ночь и чумные позиции сдаст.

Здравствуй, тревожная! Славен твой сорванный век!
Властвуй над миром сметающей властью грозы!
Наши следы уничтожит растаявший снег.
А сквозь потоки дождя не заметят слезы

Шли мы, топтали замерзшую белую мглу,
Сыпалось небо на голову, выла метель.
Слышишь, когда мы вернемся и сядем к столу,
Ты мне сначала расскажешь про этот апрель!

Знаешь, кричал он, а снег залеплял ему рот!
Где-то под снегом уже собираются жить!
Сотни цветов, и готовятся птицы в полет
Гнезда звенящие в рощи цветущие вить!

Шли мы. Бесилась, кусалась от злости пурга,
Висла на плечи, чтоб тяжесть добавить ногам!
Вой, извивайся, шальная, но сгинут снега!
Девочки в юбочках будут гулять по лугам!

Шли мы, мечтали, листали в уме календарь.
Будем на солнышке спины потертые греть!
Что там осталось? Какой-то несчастный февраль?
Дней двадцать восемь, короткая зимняя треть.

Грохот сапог по натянутым нервам дорог,
Мерно отстреливал сутки в галактику год.
Следом за мною шел тот, без кого я не мог.
Что-то кричал, только снег залеплял ему рот…

В шорох квартирный вернутся, и все – нипочем!
Выпить вина, завалиться ничком на постель.
Нет, он опять тормошит за немое плечо,
И все бормочет, мерзавец, про этот апрель.

Где твой апрель? Оглушительно давит тепло,
Летнее марево, пыльные клетки квартир…
Видишь, весна мимо нас прошагала легко!
И недосказанной фразой порхнула в эфир…

Где твой апрель?! Даже в близких глазах – мерзлота!
Иней дыхания, зыбкая просинь небес…
И, как всегда, мы приходим в такие места,
Где никогда, даже в шутку, не будет чудес.

Храни меня, верность!
Храни от бескровных, бесполых, бесстрастных
грядущих беспомощных дней бесконечных,
где мы – не предсказаны будем друг другу.
Ни разу в столетье. Ни даже в насмешку.
Ни как бы, ни где-то, ни просто – ни врозь.
Храни меня, ярость!
Короткие реки —
подземные пленницы гулких бетонных кварталов —
пускай не ведут меня в дом с необъявленным миром.
Пускай не ведут меня в дом, где плеснут утешенья
любому, кто только протянет ладони,
любому, кто только захочет отмыться от слякотной плоти,
расслабившей скучно тугие объятья.
Вам кажется – вы усмирили горячку,
а ей просто стало противно возиться
с кусочком несвежей беспомощной тушки,
бездарно способной к оскомине непротивленья.
Она оттого свою блудно ослабила хватку,
что просто устала играть с полутелом.
Проросшие зерна – горстями в песок без осечки.
Соленое белое жжет сквозь защитные стекла.
На ржавом хранилище жирная надпись «NIRVANA»
Пульсирует плотность в зрачках неминуемой власти.
Безвкусной палитры знамений и аплодисментов,
тлетворности духа и очищения плоти.
Храни меня, жалость!
Нам проще – не будет.