Роман Уроборос - Стихи матерные и не очень. Очень личные

Идёт-бредёт по свету мой любимый бог,
Идёт-бредёт и песенки поёт,
Но, если кого встретит, то сразу убьёт,
А так – вполне приличный бог.

И я ходил по свету, и я песни пел,
Смотрю – навстречу кто-то идёт,
Последнее, что я подумать успел:
«Оле! Оле! Россия – вперёд!»

Ночь единорогами полна,
Спи спокойно, милая страна,
Сталин позаботится о нас,
Ленин позаботится о нас.

Какие были бы у нас с тобою дети,
Не расскажу тебе я ни за что на свете.

Мы были кошками с тобою в прошлой жизни,
Зато теперь живем при коммунизме.

Октябрь весь в дымке, прозрачен светом,
Хрустален воздухом, полураздетый,
Он наступает из вечности в вечность,
Его знак восемь, он – бесконечность.

Я ежедневно писаю,
И ежедневно какаю,
Но где-то в глубине души,
Хочу быть Римским Папою.

Пригласи меня скорей на танец белый-белый,
Под высоким синим небом сентября,
Я отвечу поцелуем (вот какой я смелый!),
Но закрой глаза – подглядывать нельзя.

Хотя и пиздил как Троцкий,
Всем был известен как Ленин,
А вел он себя по-скотски,
И умер – преждевременно.

Старый Тибет,
Солнцем согрет,
Кого ты стоишь для?

Гора Кайлас,
Где ты сейчас?
Сердце поет ноту «Ля».

Я – муравей,
Бегу все быстрей,
Ведь жрёт моё тело тля.

А ты хороша,
Ты так хороша,
Но ты не моя. Бля.

Выпил две бутылки водки,
Целовал коня взасос,
Потому что я – запойный,
Потому что водовоз.

Если бы я знал точно,
Что ты делаешь ночью,
Я опорочил бы очень,
Образ твой непорочный.

Сажа бела,
Черна душа,
И нет ни шиша.

Красный свет писком комариным в уши входит тебе,
Оранжевый свет вкусом апельсина проникает в нутро твое,
Желтый свет лунный ослепляет глаза твои,
Зеленый свет хвойный лесной ветром окутывает тебя,
Голубой свет невидим ни для кого,
Синий свет, брат голубого, каплями росы омывает тело твое,
Фиолетовый свет погружает тебя в вечный сон.

Я родился в Кингстауне,
И умру в Кингстауне,
Но жить я буду очень долго,
Благодаря местной флоре и фауне,
В основном конечно флоре,
Местной флоре и моей жене Глории,
А родился я не в Кингстауне, а в Кингстоне.

Нету денег, нету еды,
А все остальное выпили жиды,
Вот ты, например, Арамис, а ты – Атос, а ты – Портос,
А я всего лишь четырнадцатый матрос.

Знаю, в борту пробоина,
Знаю, скоро на дно,
К смерти дорожка проторена,
А смерть и жизнь – заодно.

Жизнь и смерть – нету разницы,
Как говорил поэт,
Смерть и жизнь – безобразницы,
И счастья на свете нет…

О, страна, рек, озер, лесов диких, зла венценосного приют,
Пою тебе песню особую ветреную, кошмаров ночных полную,
О том, что жить нам осталось час-полчаса, метр-два в сторону,
О том, что не вспомнит никто о телах наших брошенных, обезглавленных,
О том, что враги наши бесшумной походкой в ночь темную уйдут безнаказанно,
И что не отомстит никто им за тела-души наши поруганные,
О том, что зло вихрем черным пойдет по просторам страны моей заревой,
И что никто никогда не остановит его рукой твердой праведной,
О том, что погибель лютая придет в каждый дом во все комнаты,
И что на этом всем время-пространство земное закончится,
А ведь можно было оставить всех жить там по-прежнему,
Нужно было для этого в Бога Единого верить лишь.

Мы с Васяткой съели по хот-догу,
Ну а вечером пошли молиться Богу,
Мериканскому Богу, не нашему,
На бумаге зеленым раскрашенному.

Мериканский Бог, в котором мы правы всегда,
Начал с нами не по-нашему разговаривать,
Но потом сказал на ломанном: «ОК, отличные дела»,
И давай нас в ЦРУ переманивать.