Роман Уроборос - Заклание-Шарко

© Роман Уроборос, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Солнце садится над сибирскими просторами. Петр сидит на балконе своего дома. Он щурится, смотрит на солнце сквозь ресницы. Ему хорошо. Осень. Сентябрь. Рай. Он сидит, ни о чем не думает. Мысли исчезли. Он вспоминает детство. Вся гадость мира, которую он день ото дня употреблял через отверстия своего тела, ушла куда-то, испарилась, улетучилась, да и мир сам изменился до неузнаваемости. «Ушло всё, улетучилось, легкость невообразимая в пространстве разлилась», – думает Петр невесело, и после этой мысли его странной все встало на место. Вспомнил – кто он, зовут его как. Сразу навалились дела, воспоминания разные погрузили его в пространство-время постоянное. Пот покатился по телу горячему. Нога заболела, локоть. Живот заурчал неутешительно. Любка сразу вспомнилась. Глаза-угольки её, ноги безумно-гладко-красивые, грудь, плечи, взгляд детский беззащитно-бл. дский. «Ведьма, сука, ненавижу», – привычная мантра, вот уже четыре года повторяемая, опять всплыла. Начал гнать Любкин святой образ. «Давай лучше об Ольке-Жанне-Вике-Зое», – соломинка начала спасать все отчетливее. Грудь Оли, живот Жанны, крик Вики, стон Зои. «Надо выпить портвейна». Встал, вошел в комнату, наклонился, с удовольствием достал бутылку. Откупорил дорогущей штуковиной, подаренной на день рождения братом-миллионером. «Да, братишка, денег наворовал народных, а мать с днем рождения забываешь поздравить». Бутылка прохладная в руку легла привычно, стакан, дешевенький такой, – сок из него обычно пьют, наполнился прекрасно пьянящей злой жидкостью. Залп. Горячее в кровь, в мозг, в живот. «Ха…» Портвейн обычным своим невесело щемящим, плачущим пламенем пополз. «Только, пожалуйста, ну не звони сегодня Любке, не звони, не звони, не звони! Очень тебя прошу! Я понимаю, прятать телефон бесполезно, даже разбирать на части его, а потом эти части прятать под ковер, под телевизор, даже в шкаф – бесполезно. Все равно потом все находишь, собираешь и звонишь, звонишь, звонишь. И нет, чтобы сказать, люблю мол, жить без тебя не могу – только молчишь в трубочку, сопишь, а то и трубку эту самую бросишь еще до того, как она ответить успела. И вот ведь, идиот, мобильный номер твой определяется, знает она, что это ты, безмозглый истукан, звонишь… Черт, черт, черт! А-а-а-а-а-а». Второй стакан быстро, без эмоций. Взял графин с водой, запил. Водичка холодная оживила сразу, но ненадолго. Третий. «Не любит, не любит, не любит. А зачем она вот тогда…» Половинка стакана. Бутылка летит на пол. «Меня, между прочим, Петр зовут. – Очень приятно. Люба». Две минуты с трудом отжимался на двух руках. Вроде отпустило. «Так, на день рожденья к Василичу ехать надо». Быстро нашел взглядом подарок, купленный вчера и заботливо завернутый в зеленую веселенькую бумажку. Взял его, вышел из комнаты, из подъезда вышел, подошел к машине, открыл дверь и кинул подарок на заднее сиденье, вернулся в дом. Потом побрил очень невеселую, с недобрым взглядом физиономию, одеколончиком с очень неприятным запахом побрызгал на свое тело. Мобильник звонит. «Не Любка. Сто процентов. Вот когда вместе работали – Петр Валентинович, вы сейчас можете говорить, я вас не отвлекаю? … Когда все бросил и в Сибирь уехал – х.й! Ни звонков, ни узнать, как дела, ни поздравлений с днем рожденья. Я, правда, тоже ее с днем рождения как уехал – ни разу не поздравил. Фотографий ее только с десяток на стены налепил. Фотографии – слов нет! Какая же она красивая… каждую ночь снится, уже на протяжении четырех лет. Писем ей с признаниями в любви написал с десяток, наверное. И ни одно не отправил… У-у-у-у-у-у».

ЗОЯ. Привет, Петенька!

ПЕТЯ. Привет, заинька!

ЗОЯ. Я должна тебя сегодня увидеть, зайчик мой!

ПЕТЯ. (Тихо себе под нос). Зайчик прыгает по полянке, ищет морковь. (Громко). Зой, извини, сегодня не получится. Я к родителям обещал заехать. Я у них уже два месяца не был. Мать обижается. Поужинаю у них, и спать там останусь. А до этого загляну минут на тридцать к Василичу, с днем рождения его поздравлю. Не грусти, зайчик мой, на следующей неделе обязательно встретимся.

ЗОЯ. Тогда мы сегодня обязательно увидимся. Я тоже буду на дне рождения.

ПЕТЯ. Одна или с кавалером?

ЗОЯ. С кавалером.

ПЕТЯ. Во как. Слушай, у меня вторая линия бьется. Вечером тогда увидимся, поговорим.

ЗОЯ. Я тебя целую. Зайчик мой.

ПЕТЯ. Я тебя тоже, пока.

«Вот если бы Любка мне позвонила и сказала: «Я хочу к тебе приехать, мальчик мой!» Что бы я ответил? Я бы ответил: «Да, приезжай ко мне, любовь моя, я так долго ждал…»

Опять НеЛюбка.

БЛЭК. Привет. Ты к Василичу на День Рождения едешь?

ПЕТЯ. Хороший вопрос. Как ты думаешь, что должно случиться, чтобы я не поехал?

БЛЭК. А где он его праздновать будет?

ПЕТЯ. В центре Евразии. (Смеется). На заводе закрытом мистическом. Да. Который он так опрометчиво купил. Он там собрался как-то все очень модно устроить. Молодежи будет много, ди-джеи какие-то немецкие, «Айн, цвай полицай» там… вообще, все как он любит – с размахом… ну там, Ленка с подругами ….

БЛЭК. Понял… Адрес дай!

ПЕТЯ. Какой адрес? Едешь до поворота на «Золотые ключи», только не поворачиваешь, а едешь прямо и упираешься в завод. Ты как будто не здесь родился.

БЛЭК. ОК! Слушай, а ты позавчера Вику-то эту трахнул?

ПЕТЯ. Да.

БЛЭК. Ну, и как она?

ПЕТЯ. Все как обычно. Ничего выдающегося.

БЛЭК. Ты с ней или с Зоей приедешь?

ПЕТЯ. Нет, я один. Там новая подружка Ленкина будет – очень перспективная дамочка. Зоя и Вика сами приедут.

БЛЭК. Ладно, до встречи. Рад был слышать.

ПЕТЯ. Пока.

Солнце багряно-страшное садится уже над страной любимой. Петр сел на пол, глаза прикрыл. «Люблю это время года, больше всего на свете люблю быть в это время года в этом месте, несказанно страшно-сладко мне становится в это время, энергии невероятные, дрожь по всему телу с утра до ночи, сладко мне, Любочка, золотой мой человечек любименький, пусть у тебя все хорошо в жизни будет, счастье мое ненаглядное». Красно-желто-зеленые деревья мрачные погружались в теплую синь. Не видно солнца, уже последние лучики цепляющиеся от него исходят. Петр начал засыпать.