Михаил Солдаткин - Ласковая осень

Я, разбивая в пыль дороги,
прижавшись к посоху душой,
несу в закат босые ноги,
найдя в пути своем покой.

Размерен шаг, не ноют стопы,
и ночь вот- вот накроет даль,
я- налегке, слегка потрепан,
судьбой обиженный бунтарь.

Летят в сторонке две вороны,
не сбиться б с верного пути,
ведь где-то там деревьев кроны,
туда обязан я дойти.

Холмы сияют белой плешкой,
ни озерца, ни ручейка,
я гол, как шахматная пешка,
а степь зовет издалека.

Иду я к цели дни и ночи,
пытаясь главное понять,
где путь найти к себе короче,
в степи напрасно не петлять.

В один из дней увидев море,
я ближе к скалам подойду.
Погасли страсти на просторе,
забрал рассвет мою беду…

За переездом- лес, за лесом- поле,
дорожка неприметная бежит,
метет метель, куражится на воле,
любого в вихре снежном закружит.

Но мне- туда, я чувствую стремленье
не сбиться больше с верного пути,
на небе- туч невнятное движенье,
и к цели трудно сходу добрести.

Вдали- деревня, люди и заботы,
уют большого дома и тепло,
кого-то ждут крутые повороты,
а мне в любви однажды повезло.

Дорожку снежным крошевом укрыло,
а мысли тонут в мягкой кутерьме,
в глазах виденье белое застыло,
и ветки сосен- в снежной бахроме.

Замерзшая речушка рядом вьется,
и мостик деревянный на виду,
колодец с журавлем уныло жмется
к избушке и раздетому кусту.

А в доме вижу радостные лица,
я- словно дед с котомкой за спиной,
ну, а метель пускай на воле злится,
меня заждался отдых и покой.

И барражируя под небом,
отметив туч упрямый ход,
я сыт не только черным хлебом,
мне важен истинный полет.

Когда в мечтах гуляют мысли,
пытаюсь вместе их собрать,
чтоб дело жизни не зависло,
чтоб не хотелось умирать.

Простор безбрежный отрезвляет,
скупая мелочность сгорит,
в груди оркестр заиграет
да и работа восхитит.

Как хорошо парить над миром,
внизу хаос и долгострой
устал я кланяться кумирам,
стоять с ухмылкой под горой.

И оценив свои стремленья,
очистив душу от золы
откину напрочь все сомненья,
сорвав с препятствий кандалы…

Что накопилось- выплеснуто в грязь,
в липучей каше локти и коленки,
откуда здесь канава завелась,
а вдоль нее- загаженные стенки?

По жилам в землю молния прошла,
гримаса боли губы искривила,
а ветер завертелся, как юла,
и волю вражья сила придавила.

Глухой овраг разлегся поперек,
вокруг- ни зги,
сплошная чертовщина,
зачем я ночью вышел за порог,
какая понесла меня кручина?

В лесу прошелестел печальный звук,
не смог я даже толком испугаться,
не чувствуя уже ни ног, ни рук,
зловещему устал сопротивляться.

Ее увидел рядом, наверху,
закрытый плащ,
лицо под капюшоном,
сорвав с меня надежды шелуху,
все завертелось в звуке завершенном…

Я жив остался,
кто-то мне помог,
бреду в лесу, замерзший и разбитый,
увидел на рассвете свой порог
и посох чей-то,
видимо, забытый.

Мой страх ночной
со временем прошел,
привык я к разным странным перестукам,
но ужинать садясь один за стол,
по- прежнему прислушиваюсь к звукам…

Вроде, все, как всегда,
и малиновка в чаще
настороженно смотрит
на странного гостя,
и лягушка у берега
глазки таращит-
то- ль нырять поскорей,
то- ль надуться от злости.

Нарушаю покой я,
вторгаясь в пространство,
слишком много шумов
от поспешного шага,
я хочу растревожить
лесное убранство,
унести в подсознанье
мотив полумрака.

Я – один и устал
от капризов здешних,
мне б забиться подальше
в еловую чащу,
отряхнуться от образов-
бывших и внешних,
насладиться покоем-
куда уж слаще.

Ведь почти удалось,
да и живность привыкла,
на меня не косятся
бродяги лесные,
даже музыка леса
под сердце проникла,
словно дивная, давняя
грусть полонеза…

Я растворился в первозданной тишине,
туман над озером
загадочно клубится,
вода не плещется в открытой полынье,
и лишь снежок
вокруг кустарника искрится.

И даже птицы не буравят высоту,
как будто время
на минуточку застыло,
я ощутил в округе блеск и красоту,
и сердце сладостно,
по доброму, заныло.

Мне непонятен этот выплеск тишины,
ее лохматые, с оборками, спирали
плывут вдоль берега
ко мне со стороны,
но ощущения меня не напугали.

…На лед просыпался снежинок хоровод,
и отступила тишина,
меняя краски,
и ветер заново отправился в полет,
и заскрипели с горки детские салазки…

Белоснежный покров и солнце,
всюду блики- до боли в глазах-
я плетусь по утру до колодца,
ощущая природы размах.

Пробиваю свой путь нелегкий
по тропинке, укрытой снежком,
без природной своей сноровки
не оставил бы теплый дом.

А морозец цепляет за щеки,
норовя проскользнуть под тулуп,
по неровностям едут ноги,
и качает меня, как шлюп.

Раскручу вороток с цепочкой,
и водицы возьму с глубины,
сварим фирменный суп, с заморочкой,
и замрем, как сурки, до весны.

А мне тебя когда-то не хватало,
казалось, небо рушится под ноги,
ведь женщин было около
немало,
но я тебя заждался на пороге.

Мне видеться с тобой невыносимо,
я холодность твою
давно усвоил,
что пережил в судьбе- неповторимо,
мне жаль, что я любви твоей не стоил.

Я сдался, мне пришлось-
уходят годы,
один встречаю тусклые закаты,
я помню все пришедшие невзгоды,
и тяжкие, на памяти,
утраты.

Но чувство то,
потерянное где-то,
мое терзает сердце бесконечно,
погас тот необычный лучик света,
растаяв в толще времени
навечно.

Недолго стуже в поле брошенном кружить,
ведь нас весна когда-то солнцем очарует,
и я зиме вослед не стану ворожить,
пускай два месяца на славу озорует.