Михаил Солдаткин - Ласковая осень

Наконец зацвел лилейник
желтым солнечным лучом,
заблудившись, дождь- затейник
что-то шепчет ни о чем.

Высь то хмурится, то блещет,
слепит солнышком глаза,
и душа во мне трепещет,
как шалунья егоза.

Я сажусь с блокнотом в кресло,
нарисую день таким,
чтоб в картине стало тесно
изысканиям моим.

Я волшебник, верю краскам,
для души ищу простор,
как на свете жить прекрасно,
удивляюсь до сих пор.

Постепенно день уходит
краски кончились опять,
только вечер где-то бродит,
что ж, пойду его встречать…

Мой дух рванулся на свободу.
обдумав маленький каприз,
уйду туда себе в угоду,
в волшебный яркий парадиз.

Расширю брешь в житейской стуже,
за грань открытий устремлюсь
мне свежий воздух нынче нужен,
я дверь толкну и помолюсь.

Скользну в заутренние дали,
не потеряв при том лица
найду, что люди побросали
святую правду из ларца.

Мечту дарованную Богом
по справедливости раздам,
в краю голодном и убогом,
по весям всем и городам…

Неотвратимость дум в моих виденьях,
засыпала души моей овраги,
сплошная боль сердечного смятенья
сегодня мной излита на бумаге.

Бумага стерпит, но беда ворвется,
любовь убив в последнем долгом споре,
и жизнь над нашим сердцем посмеется,
во зле приумножая наше горе.

С ума сошел прилив упрямых мыслей,
ушел покой по призрачным каналам,
очнись, художник, друг волшебной кисти,
не стоит голым гнаться за пиаром.

Тревожен свет разбросанных галактик,
не смей им открывать свои обиды,
вся жизнь твоя, помятый, яркий фантик,
в объятьях устрашающей корриды.

Живи в мечтах загадочностью красок,
рисуй картины новой мысли вещей,
не верь гримасам праведности масок,
которые в предательстве трепещут.

Дождись огня, он все желанья свяжет,
растает дым бесовского дурмана,
вселенная заветный смысл доскажет,
последнего любовного романа…

Бескрайнее поле, свободные мысли,
я вышел из чащи на чудный простор,
под небом тяжелые тучи повисли,
плывут, торопясь, закрывая обзор.

Снежинки летят, устилая равнину,
я вижу вдали, в серой дымке, село,
широкие лыжи примяли перину,
которую за день пургой намело.

Вдоль леса едва различима дорога,
она приведет меня к узкой реке,
потоком бежит подо льдом недотрога,
мечтая к весне закружить налегке.

Как чудно вокруг, красота несравненна,
я сделал сегодня приличный круг
мне вышла навстречу зима- царевна,
пейзажи рассыпав под вечер вокруг.

Могучие сосны манят возвратиться,
пора бы по просеке к дому свернуть,
устал я в дремучем лесу кружиться,
и долог к посёлку обратный путь.

Не спится опять полночи,
я с тенью чужой сражался,
от чьей-то коварной порчи
с испуга притих и сжался.

И сны мои стали короче,
рассвет не идет на подмогу,
мне в тягость коварные ночи,
и зло перекрыло дорогу.

На улице снег барханом
блестит, по луне вздыхая,
и звезды манят океаном,
то вспыхнув, то в тучах тая.

Зачем я в глуши остался,
не стала полезной затея,
с тобой так нелепо расстался,
теперь вот не сплю, цепенея.

Фонарь на углу притомился,
не светит в окно, как прежде,
я в мыслях с тобой простился,
не дав даже шанса надежде.

Я жду, как всегда, рассвета,
быть может, он боль растопит,
ведь жизнь заблудилась где-то,
а ночь в никуда торопит.

Потянуло весной с озер,
над жилищем туман как пудинг
кот мой стал на «язык» остер,
по ночам меня воплями будит.

Жду, когда же рассвет придет,
и покажется солнце большое,
выйду тихо за дом, в огород,
гляну молча на чудо земное.

Жизнь моя обрела интерес,
я прошел полосу невезенья,
скоро снова проснется лес,
и наступит весны рожденье.

Птицы с юга вот-вот прилетят,
покоряя воздушные дали,
и озёра водой заблестят,
отогнав все земные печали.

А поле удручающе молчит
под тонким слоем стаявшего снега,
крутой ручей безрадостно журчит,
да спит в канаве старая телега.

Прогнившая до хлама, без колес,
давным давно у поля заблудилась,
и кто ее в век нынешний занес,
и что с ее хозяином случилось?

Когда-то на телеге удальцы
катились по проселку величаво,
звенели над полями бубенцы,
и кучер вдаль посматривал лукаво.

На поле нынче- слякоть и бурьян,
притихло все, поникло на излете,
возница тот- проныра и смутьян,
застыл картинкой там, на повороте.

Шумят березы голые в снегу,
дорога, попетляв, ушла к оврагу,
и ветер, порезвившись на бегу,
стишком улегся легким на бумагу.