Мария Бутырская - Избранное. Том 10

Лист оранжевый ветром гонимый
Вертолётом себя возомнил
Озорной он и неутомимый
Взгляд глиссадой своей опьянил

Мальчуган в старой вязаной шапке
В камышах затаился давно
Он с рогаткой и сеном в охапке
Ждал добычу как Данди в кино

Перемазав лицо печной сажей
Крокодила мечтал изловить
Чтоб явиться с трофейной поклажей
И неверящим всем предъявить

Но рептилии прятались знатно
Им трофеями быть не с руки
Дорожат своей шкурой, понятно
В мутных заводях старой реки

Ожиданье сменилось дремотой
Зоркий глаз притупившись уснул
Лист осенний с теплом и заботой
На плечо мальчугана свернул

Наблюдать можно было картину
Как с листочка сбежал паучок
Начал ткать он свою паутину
Чтоб прикрыть зверолову бочок

Чайка трепетным крылом своим
Растревожила
Душа летом не обласкана
Не ухожена
Сок в бокале плещется
Воспоминания
Тело моря требует
Одни стенания
Йогурт с сыром плесневым
Не нужны они
Глазу счастья хочется
Жду морской волны

– Грустно? Хочется заплакать?
– Нет, нет, нет! Всё хорошо!
– Я же вижу стали капать,
Слёзы на твоё лицо.

– Показалось, не волнуйся.
Вот, вот, вот, тоска уйдёт.
– Сядь, родная, успокойся,
Дождь не вечен. Всё пройдёт!

Не поймёт прохожий редкий,
С кем ведётся диалог,
Девочка грызёт конфетку,
Под дождём идёт, ревёт.

Сколько будет испытаний,
Неизвестно никому,
Девочку назвали – Таней,
Ей писать свою судьбу.

В голове так много мыслей,
Бесконечна суета,
Может вырастет актрисой,
Будет новая звезда.

Или станет инженером,
Таня, любит вычислять,
Разной сложности примеры,
Ей как семечки щелкать.

Но одно известно точно,
Кто-то слёзы осушил,
Он её уже заочно,
В добрый путь благословил

Встречает лето нас с тобой,
Шальное северное лето,
На редкость балуя жарой,
Оно в цветочное одето.

Твоя рука в моей руке.
Гуляем вдоль широкой речки,
Нарисовала на песке,
Носком туфли стрелу в сердечке.

Волна стирает все следы,
Что наступали нам на пятки
Бросаясь брызгами воды,
И утекала без оглядки.

Упал на берег сарафан…
Кто изваял твою фигуру
Загаром выкрашенный стан,
И кожи нежную фактуру?

Водицу тронула ногой,,
Уподобляясь милой цапле.
– Давай купаться, мой родной,
Ну, ведь не холодно ни капли!

И миллион прохладных брызг,
Тебя окутал до макушки,
Ты подняла дичайший визг,
Играли в зареве веснушки.

Сошла вечерняя заря
Придав романтике небрежность.
В закатных бликах янтаря
Я подарил любовь и нежность.

Блестит луна в твоих глазах.
Костёр огнём румянит щеки.
Помады привкус на устах,
Рассвета всполох на востоке.

Не остановит время бег,
Вновь перевёрнуты страницы,
И вот уже двадцатый век,
Но тот же самый белый снег,
Ложится пухом на ресницы.

Похоже, это небесам
Угодно, чтоб не зная меры,
Кружился снег и тут и там,
Украсив белым плечи дам
И петербургских офицеров.

Кружится много лет подряд,
И тем, давно стоящим рядом,
На плечи «белый звездопад»,
Как много лет тому назад,
Дарует снег над Петроградом.

Уже к концу двадцатый век,
Не те фасады и трамваи,
И тротуары подле рек,
Но как и раньше белый снег,
Кружится, не переставая.

Над Ленинградом снова снег…

Я не сумел сказать, а жаль,
что ты прекрасней всех на свете.
Тебя уносит поезд вдаль.
Тебя далёкий город встретит.

Уже давно остыл перрон.
Уже вокзал луной высокой
и фонарями освещён,
но так темно и одиноко…

И смотришь ты в ночную даль…
Тебя судьбы уносит ветер.
Я не успел сказать, а жаль,
что ты дороже всех на свете.

Когда ты плачешь, больно мне.
И на себя я негодую.
Тебя взял в жёны молодую
и вот уж речь о седине.

Конечно же не только я
тому виной… Но всё же, всё же
я столько лет порой тревожил…
Молюсь, чтоб боль прошла твоя…

Минуты расставания
на площади Восстания,
И ваш,
в тоску вгоняющий,
заплаканный «портрет».
На площади Восстания,
у вас одно желание —
Забрать и в урну выбросить
разорванный билет.

К чему же мне,
не грешному,
в решениях не спешному,
Зачем на этой площади,
стоять мне? —
Вот вопрос.
Увы,
привык к мятежному,
как в жизни
к неизбежному,
к минутам расставания,
и к граду женских слёз.

Слова сентиментальные.
Тоскливые, печальные,
вновь мысли,
те же самые,
теснятся в голове.
Опять дорога дальняя,
Опять слеза хрустальная,
скатившись,
как горошина,
дрожит на рукаве.

Соседа с дрелью шугану,
Заткну поющих во дворе,
Себе дарю я тишину
Под вечер в среду в октябре.

Жене я приготовил кляп,
Но и сама сидит, молчит.
По плитке кафельной «тяп-тяп»,
Она обувкой не стучит.

Я перерезал провода,
Чтоб не шумел дурацкий лифт.
Такого кайфа никогда
Не ощущал я! Зуб болит,

Но он затих от тишины,
Боится – вырву я его.
Вот так вести себя должны
Все-все. Всегда! До одного!

Не безгрешен бывал я в былые деньки,
и за это едва ли Господь приголубит…
Отрываются прожитых лет лепестки,
и мне слышится: Губит, не губит… не губит.