Яна Варшавская - Рукописи не горят

Открыв от дома до работы
двенадцать запертых дверей,
вдруг вскрикнешь поневоле: «Кто ты?
Хранитель или дуралей?..»
Так много шансов развернуться,
уйти с проторенной тропы…
Но ты идёшь, чтоб не очнуться
в момент набора высоты…
И будто вырастают горы,
а первый шаг всегда страшит…
Нога не чувствует опоры,
и воздух чуточку дрожит…
Но вновь из дома и подъезда
в машину, из неё потом
туда, где двери, как надежда
вернуться в старый милый дом…

А я поверю в нашу сказку:
в простые радости и счастье,
в негромкие слова и ласку,
хоть за окном дождей ненастье…
Пускай ветра и снег колючий
готовы сердце заморозить,
я вспомню тот счастливый случай
и в клетку плед, и вечер поздний…

Да, я поверю в нашу сказку:
в ней будет колдовство и чудо…
А слёз, пролитых понапрасну,
разлук и ревности не будет…

Спорить больше не нужно:
в этом зеркале мира
всё из кружев и плюша…
А в душе паутина…

Отражение жизни,
как застывшая маска…
Ни движенья, ни мысли,
лишь потрескалась краска…

Спорить с вечностью глупо.
Снов больных вереница,
как сквозь толстую лупу,
искажённые лица…

Как след на рыхлом белом снеге,
как оттиск красок на картоне,
как лист на крохотном побеге,
как одинокий остров в море …
Тебе хотелось выделяться,
казаться значимым и смелым
и первым над собой смеяться,
и улыбаться тоже первым…

Как омут может быть глубоким,
как пристань слишком далека…

Так стать безмерно одиноким,
простые позабыв слова…

Моросящий мелкий дождь,
ярко-красная рябина…
Куртка вымокла насквозь,
и обрызгала машина…
Зонтик дома на столе,
ветер раздувает чёлку,
настроение вполне,
чтобы сбить природу с толку:
сесть в огромный самолёт,
можно даже без поклажи,
дней пятнадцать напролёт
баловать собою пляжи…

Бумага плачет акварелью:
смешались в серое тона,
исчезли краски… Две недели,
как им объявлена война.
Зелёный цвет – под слоем пыли,
горят болота и леса,
а солнце алое за дымом —
не хочет показать лица…
Художник что-то перепутал,
не может солнце не сиять…
Откуда взялся мрачный купол?
Его не сдвинуть и не снять…
Планета выбрала неверный
маршрут, но всё-таки летит…
Позволь сойти, я буду первой,
ведь мне с тобой не по пути…

Бумага плачет акварелью:
смешались в серое тона,
исчезли краски… Две недели,
как им объявлена война…

Свинцом окутана планета,
но в небе солнца белый круг
лучи соломенного цвета
сквозь тучи посылает вдруг…
И свет живительный ласкает,
и небо выше на чуть-чуть:
уже как будто и не давит
и просит даже улыбнуть…

А нынче выдалась минутка…
Грустить бы мне, да вот никак.
Хожу и улыбаюсь шуткам
судьбы… И вижу новый знак…
Пройти бы мимо или сделать
судьбе покорно реверанс…

Для космоса, конечно, мелочь,
а мне – лет десять про запас…

Старенький мотив, совсем забытый
вдруг так ясно в мыслях зазвучал,
словно память сквозь стальное сито
жизнь просыпала, а он застрял…

А завтра может и не быть,
уходят все, и даже Боги…
И будет незачем просить
свернуть кого-нибудь с дороги.
Теперь дорога вся твоя,
шагай по ней куда придётся…
Попутный ветер сентября
вперёд с листвой багровой вьётся…

А завтра может и не быть.
Прощают все, и даже Боги…
И дождь осенний будет лить,
а ветер обивать пороги…

Ты для меня – разрыв шаблонов
и аксиома нежных встреч…
Семь миллиардов божьих клонов,
а ты один сумел обжечь
горячим холодом пристрастий,
надменным ликом визави,
вернувшись после долгих странствий
в трансцендентальности любви…

Ночь вальяжно, самонадеянно,
словно утро уже не случится,
распустилась с небес тёмным веером
всё окутала… Спрятала лица.
А потом эта ночь размотала
фонарей золотые гирлянды
и зажгла, будто солнца не знала,
жёлтых окон большие квадраты…

И луна, с этим даже не споря,
разлила серебристые реки,
в них спасались от летнего зноя
и купались ночные проспекты…

А когда тишина опустилась,
ночь дремала, не чуя подвоха…

Только утро уже заискрилось,
и рассыпало солнечный шорох…

Ты так любила тишину, а тишина не приходила…
Ты так любила поутру горячий чай и кекс с малиной.
Ты ненавидела, когда внезапно рушились все планы,
ты ненавидела тогда вновь паковать всё в чемоданы…

Ты уходила далеко, совсем не думая, что дальше,
ты шла, а рядом никого… И вдруг вопрос: «А был ли мальчик?..»

Упало небо, придавив ещё вчерашние просторы…
Так просто: дерево срубив, весь мир лишается опоры.

А это дерево несло в своих ветвях большие гнёзда:
сороки много лет подряд своих птенцов купали в звёздах…
Высокий тополь, осмелев, в дождь укрывал фасад и нишу,
а утром дворик опустел… И небо рухнуло на крышу.

Одиноко бродила душа
по перрону безбожного мира,
ёжась, кутаясь в то, в чём пришла…
И едва ли ей сбросить по силам
старый плащ расставаний, разлук
с капюшоном сквозных электричек
и платок, что ловил каждый звук
поездов и мельканье табличек
незнакомых названий чужих
городов и малюсеньких станций
и огромных нарядных столиц,
оставляющих всё, кроме шансов:
на когда-нибудь, может, ещё
встретить, вспомнить, обнять и остаться…

Только крикнуть и тронуть плечо…
И сквозь слёзы потом улыбаться…