Александр Суворов - Счастье неба – в нас

Ненависть к себе была моей истинной любовью. Отчего-то я всегда знал, что недостоин жить. Недостоин творить, даже разрушать! Единственное, чего я оказывался достоин, – это безудержное стремление к наслаждению. Безудержное стремление. К безудержному наслаждению.

Раб желания и страха. Раб сомнения и лицемерной, безверной веры. Раб внешнего впечатления, раб ритуала. Раб иллюзии, одним словом.

Я верил исключительно в материальность бытия. Вера заменяла мне реальность. Материя подменяла мне дух. Настолько, насколько могла. Но мне и не требовалось слишком многого. Я сам хотел, жаждал лгать себе. И любую ложь извне, схожую с собственной, вкраивал в картину фальшиво выношенной реальности, достраивал недостающим пазлом некомпетентность личностного «я».

И если бы кто-нибудь поведал мне о грядущей встрече с истинной любовью, я бы рассмеялся горе-предсказателю в лицо. Цинично и хладнокровно. С подчёркнутой обыденностью, с десятилетиями выношенной привычкой насмехаться над болью. Над страданием. Над слезами. И неважно-своими или чужими.

Цинизм был моим способом защититься от непонимания. От самоосуждения. От душевной, сильнейшей из всех, безжалостной боли. С другой стороны, внешнее очерствление души служило мне подспорьем от внутренне созревших и тянущихся наружу потребностей духа. В каждом встречном я презирал в первую очередь себя самого.

Смерть… Она была для меня одновременно спасительным уходом от давящей неотступности мира и ловушкой для перенагруженного страхами и желаниями эго. Ибо я ощущал: окончательно разгрузиться не суждено никому. Смерть – не более чем очередная иллюзия. Её не существует, и поэтому личностное бытие страшило в полномасштабной мере.

Я никогда не смогу уйти от себя самого. Я пленник индивидуальной доли, личного удела. И лишь прохождение, проживание данного удела сполна даёт шанс на обретение подлинной свободы. Свобода персонального «я» – удовлетворение этой наиболее насущной изо всех потребностей – сподвигала на принятие вызовов и, самое главное, их преодоление.

Борьба за свободу воли и опасения перед ответственностью за принимаемые решения и наполняли силой, и обесточивали вконец. Я не знал, как жить, и поэтому просто жил. Без мыслей, без смысла, без осознания, без понимания причин. Я просто жил. И был одновременно и властителем, и жертвой этой вынужденной простоты.

Музыку я ненавидел. Парадокс: я, профессиональный мошенник, прожигатель жизни и профессиональный музыкант, обладающий абсолютным слухом и впечатляющим актёрским и певческим талантом, ненавидел музыку! Ненавидел всей душой, всем сердцем, так полномасштабно, что ненависть к чему-то или кому-то другому казалась бледной тенью на фоне грандиозности тьмы этой ненависти!

Тени быстро исчезали из памяти, ускользали от восприятия. Я не помнил проклятий, обильно сыпавшихся мне вслед от обманутых людей. Не помнил зла, которым пытались отплатить жертвы моих махинаций. По факту, я не помнил собственного зла. И вполне искренне считал себя прекрасным человеком. По крайней мере, ничуть не хуже, а то и гораздо лучше блуждающей по дорогам жизни серой органической массы, глупо и гордо именующей себя человечеством.

Небрежно кинул на пол концертный костюм.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.