Марина Солохина - Фиолетовая книга

Я снова стала старше,

А может и мудрее.

Глаза горят поярче,

О прошлом не жалею.

Ещё скудны морщины,

И щёки розовеют.

Передо мной мужчины

Распахивают двери.

Не злюсь, и не ревную,

Не жду звонков до ночи.

Лишь ласково целую

Пред сном любимых дочек.

Помада стала ярче,

И каблуки повыше,

Машина стала красной,

А голос явно тише.

Сегодня не печалюсь!

Сегодня я на взлете!

Лишь яркая помада,

И туфли по погоде.

#SoloPoetry#2018

Я уйду как всегда, отточенным движением, доведённым до автомата,

Десятки раз исполнен трюк смертельнее хождений по канату.

С холодным сердцем, и ясным умом лишённым всяких эмоций,

Вспотели руки, но белый тальк, равными промежутками и порциями.

Я уйду, прекрасно зная, что оставленные вещи уже без надобности,

Минуть пять слез пред выходом, и в конце немного к себе жалости.

А после, проходя мимо тигра, в клетке ожидавшего свой выход,

Загляну ему в глаза, мы понимаем друг друга, мы оба одинокие и дикие.

Я уйду не оглядываясь, не позволив себе ни малейшей слабости,

Трудно только на праздниках, и иногда при виде чужой радости.

Но шуты только в гримёрках обнажают вспоротые животы и души,

Но согласитесь, когда мы в роли на нас приятно смотреть,

И так приятно слушать.

Я уйду за секунду до того, как ты сам принял бы такое решение,

То моя маленькая слабость, и собственно, единственное утешение.

Побольше талька, побольше дымовой завесы и громче удар гонга!

И снова, и снова я ухожу, но этот номер всё меньше вызывает восторга.

Я верю, в красную машину.

Я верю, в яркий макияж.

Я верю в путешествия по миру,

Да и в любой для отдыха вояж.

Я верю в яркий сад у дома,

И детские качели на ветру,

В увитые плющом балконы,

И у камина нежное "люблю".

И в крылья белые у самолёта,

Который к морю нас везёт,

И коврик мягкий у порога,

Домашний яблочный пирог.

Цвета пастели в интерьере,

Абажуры, ламбрекены, вензеля.

Всё это не мечты, а, в самом деле!

В шкафу куницы, соболя.

И шёлковый халат с драконом

Лежит небрежно на софе,

Ты видишь, самым дорогим фарфором

Встречает чайник с мятой на столе.

Старинные изданья в переплётах,

Что в секретере ждут чтецов,

Портреты в рамках с позолотой

Взирают всей суровостью отцов.

Я верю в плечи в эполетах,

В прямую выправку и стать.

И в то, что в этом мире можно

Таких мужчин ещё сыскать.

Авторам и поэтам

Наступает особое время,

Близится, близится май.

И мой маленький, очень тревожный гений

Мне шепчет: «Бери, читай!»

«Однажды весною в час…» – как молитва.

Знаю всё наизусть.

И наперёд открываю страницы

Раз в сотый уже, ну и пусть.

Вот кот огромный мелькнёт в трамвае,

И тенью свернёт в поворот,

И дорогая вещица случайно

Упадёт, развернётся платок.

Восстанет дворец, и гроза нагрянет.

Каждый год с восторгом смотрю,

Как скрывается город, а память восстанет,

Как всё погрузится во тьму.

Я двадцать лет, а это не мало,

Весною лишаюсь сна.

И спрут под ночным роковым одеялом

Приходит, когда я одна.

Я о тебе узнала очень рано,

Была невинна и юна,

Когда впервые прочитала

Про левый марш и облако в штанах.

Но, не смотря на все старания

(Не оценённые притом).

Учителя без состраданья

Читать сказали “Тихий Дон”.

А я без боя не сдавалась,

И чтоб не задавали,

Стихи о паспорте читала,

Ну и о всякой Дряни!

Kamarado

Сильнее моего взгляда

Не найдётся мужская рука,

Иди же ко мне, kamarado

На равных буду твоя.

Ты только не падай духом,

Даже если весь мир против нас,

Я буду твоя подруга,

И в профиль твоя, и в анфас.

Мне целого мира мало,

Завоюй же его для меня,

Я буду твоя kamarado,

Только, и только твоя!

Плечом к плечу за идею,

За твою идею стоять.

Я буду, и я посмею

Сильнее тебя даже стать!

Не покину тебя, буду рядом,

Пока чувствую силу рук.

Я буду твоя, kamarado,

На север твоя, и на юг.

А в носу стоит запах ладана,

И запах душицы по телу.

Обернусь твоим вечным знаменем -

Знаменем нашей победы.

Не о войне пишу, не о памяти.

Пальцы запахли свечками,

Я пишу о той радости,

Когда бежишь босоногой по речке.

Золотые рыбки у них глазки камушки -

Символ вечного одиночества.

Двор открытый – зовётся патио.

Сгинет прочь – говорится в пророчестве.

Запах трав, беспокойство призраков.

Поколения тел озадачены

Расшифровкой таинственных символов,

Которые лучше бы ничего …не значили…

Любую твою новую пассию буду мерить взглядом,

Пожелаю ей обзавестись огромным задом.

Однако приму к сведению направление стрелки и марку туши,

А лучше,

Я никогда не узнаю твою новую пассию.

Всех твоих женщин буду считать временным бедствием,

И в своих фантазиях не побрезгую никакими средствами,

Но ты увидишь, я буду ей улыбаться и её обнимать при встрече.

Так легче

Верить, что это временное напастье.

Я буду оправдывать себя перед каждой твоей женщиной,

Прятать шрамы в гипюре, и слова произносить взвешено.

Буду нарочито вежлива в обществе,

Соглашаться на свидания со всеми встречными.

Потом ждать твоей ревности.

Всех женщин в мире не прощу за возможность.

К черту всю осторожность

Кундера писал:

Кокетство – гарантия возможной близости.

Но меня тошнит от чужих прикосновений,

По твоей, же милости.

Я повторюсь, запечатлённая в десятках фотографий.

Я буду та же, но вокруг другие лица, другие руки.

На них немой картиной, всё же звуки -

Калигиафичность высеченных эпитафий.

А может быть и так, на фото только ты как прежде,

Но окружат тебя, в привычной обстановке,

Десятки разных женщин, неумелой зарисовки.

И может даже я на них в твоих одеждах.