Наталья Патрацкая - Золотые стихи. Лирика

А перекись краски в сосуде легла.
Сосуд в оболочках. Успех, ох не скор.
В торпеде есть краска, добыча легка.
У бурой медведицы новый прикол.

У бурой медведицы новый прикол.
Ей хочется очень блистать как снега.
Что б вся была белой, как та седина.
У бурой медведицы новый прикол.

А белый медведь! Будет милым как кот!
Быть белой медведицей! Быть белой всегда!
У бурой медведицы новый прикол.
Ей хочется очень блистать как снега.

Ей хочется очень блистать как снега.
У бурой медведицы новый прикол.
Нет краски, отваги, торпеда – не гол.
Ей хочется очень блистать, как снега.

И, просто, в фату облачилась она.
И бурый медведь без торпеды погон.
Ей хочется очень блистать как снега.
У бурой медведицы новый прикол.

У бурой медведицы новый прикол.
Ей хочется очень блистать как снега.
Да где же взять краску? А, знает, ага.
У бурой медведицы новый прикол.

Медведь рядом с нею и кортик как кол.
В торпеде есть краска, добыча легка.
У бурой медведицы новый прикол.
Ей хочется очень блистать как снега.

Надрыв струны чарует мысли,
и одевает в краски чувств,
взвивает звуки в неба выси,
без звука крепко сжатых уст.

Уступы в звучных переборах
бегут на горку и с нее,
недолговечны звуков споры,
но все отлично, не гнетет.

И в бесконечность улетают
мечтания в звуках. Не спеша
к тебе с небес слетают стаи
хороших чувств. Твоя душа,

как будто вымылась в раздолье
гитарных вод и в плеске рук.
В надрывах струн была недолго,
заботы брали в новый круг.

Надрыв струны чарует мысли,
и забывается, увы.
Проходит час и это мы ли?
Мир без надрыва чист и пуст.

В переплетение цвета, теней
так замысла бугриста нить,
что пряжа, словно берег синий,
в ней можно судьбы перевить.

Картины: масло, пряжа, ткани,
сатир запрятался в тиши.
Все так прекрасно, что на грани.
О, гений, буйствуй и верши!

Все сочетания – прекрасны,
есть плен из мыслей и идей.
Портрет увидишь, станет ясно,
что мысль исходит от людей.

Портрет, пейзаж и колли лежа
невольно смотрит в натюрморт.
И стулья зрителей, их скрежет.
Художник рад и даже горд!

И остается впечатление,
что много пряжи вокруг нас,
ее прямое назначение —
быть лишь картиной в тихий час.

Жизнь висит на волоске и не в первый раз,
чувства бренные в тоске, смерть почти экстаз.
Снимок где-то на листке, как обрывок фраз.

И с компьютера на мир смотрит мой же лик,
покидаю этот мир. Инструментов блик.
И укол как выстрел. Тир. Исчезает «Миг».

И лечу, лечу, лечу в розоватый рай,
я на веки замолчу, посещая рай.
Я от боли не кричу – здесь у жизни край.

Но судьба еще добра, приоткрыв глаза,
вижу снега серебро, призрачны леса.
Надо мной белеет бра – отошла гроза.

Летят снежинки в свете фонаря.
Кровать, пружинки гнутся как-то зря.

Больница, койка, темное окно.
Девчонка Зойка смотрит все кино.

Больные люди, сестры и врачи.
«Все живы будем. Зойка, не ворчи».

Снег за окошком, тихий вечерок.
«Мы все, как кошки, а леченье впрок?»

«Кому поможет, а кому и нет».
Но горечь гложет. И фонарный свет.

Свет ночует в окнах коридоров
и больные спят среди огней,
замолкают просьбы и раздоры.
Ночью, что болит, еще больней.

Тихо происходит воскрешение,
безысходность движется волной.
Утро. На уколы приглашение,
и по телу пробегает зной.

Великолепна ветка хризантемы,
цвета: сирень и белая кайма,
но о болезнях слышит она темы,
как будто заболела и сама.

Стояли рядом красные гвоздики,
они покорны участи больных,
и говорят: «Ты посмотри, смотри-ка,
как будто кровь застыла наша в них».

Обрушилась энергия пространства
на белые огромные пласты.
Вернулось солнце к нам из неких странствий,
и растопило снежные холсты.

Снег тает в темпе солнечного вальса.
Ручей бежит, вбирая талый снег.
А я иду по лужам на асфальте,
где солнце оставляет мокрый след.

Внезапность потепления отрадна.
Морозец отступил. Бежит ручей.
А кожа на щеках теплу так рада,
что загорает к радости лучей.

И ты как снег явился и растаял,
тепло твое осталось лишь со мной,
иль это мои мысли вновь витают,
и танец солнца этому виной.

Весне скажу спасибо, как и солнцу,
за чудо возрождения земли!
Но вдруг все подморозило, и солью
с песочком вместе под ноги мели.

Розы, розы, розы на столе,
сильные вишневые бутоны.
Можно чудо вырезать в свекле,
только неживые в сердце тоны.
Побеждает прелесть свежих роз,
жаль, такая молодость мгновенна.
Горделивость роз их милых поз,
уступает вялости посменно.
То одна поникнет головой,
в лепестках ее возникла сухость,
это так природа манит в бой,
и казнит за срезанную глупость.
Пять красавиц роз стояли в вазе.
У одной засохли лепестки,
стебель у второй согнулся в джазе,
третья – почерневшие листки.
У четвертой? В меру осторожно
держится и вянет лишь чуть-чуть.
Пятая красавица, все можно,
все еще цветет и можно дуть.
Лепестки ее крепки, надежны,
не слетает крайний лепесток.
Распустилась роза осторожно.
Иглы – уколись, проводят ток.
Горько наблюдать роз увядание,
можно в руку взять все лепестки.
До свиданья, розы, до свиданья!
Розы – календарные листки!

Кого тревожит просто взгляд,
кого прелестнейший наряд.
кого волнуют лишь духи,
а кто-то чувствует стихи.
А я люблю его стихами,
во мне все лишнее стихает.
Но вот беда, с ним тоже так,
его не вижу я никак.
Меня он любит лишь стихами,
и в нем все лишнее стихает.

Высокие, породистые розы
в высокой вазе плыли у окна.
Прелестные с достоинством их позы
уютно украшали кромку сна.
Смотрю на них, смотрю заворожено,
и сила этих роз идет ко мне.
Недели две вставала пораженной
роз красотой, как будто бы во сне.
А что потом? Проснулась я здоровой.
Увяли розы. Это было так.
Действительность для роз была суровой.
Болезнью обменялись мы. Вот так.