Наталья Патрацкая - Платиновые стихи. Лирика

Новый год наливается силой,
задышал, закричал, что он есть!
Но тот час был откинут на сито:
он в истории новая весть.
Чувство есть, проезжаешь вершину,
на вершине бессонная ночь.
Старый год – въезд в историю шины.
Мы проехали. Дальше что? Прочь.

Так в любви побеждает новинка
из эмоций, прелюдий, страстей.
Старый год стал забытою вилкой
на бифштексе из лучших частей.
Старый стих, старый фильм, старый номер.
Стало прошлым безумство любви.
Новый год, он во всем еще молод,
ты его, как флюиды лови.

И бегут в круговерти каникул:
сказки, песни, улыбки и смех.
Вот, вот, вот и восторги все сникнут,
жизнь войдет в прежний ритм из помех.
Но пока все немного затихло.
Суеверие в людях не зря.
Две недели божественно, лихо,
полыхают, как года заря.

На наших отношениях только точки,
число тех точек: месяцы, года.
Пред точками стояли в чувствах строчки,
теперь все то, что было – ерунда.
Еще могу я быть немного нужной,
для этого должна я быть рабой.
Должна я быть рабой твоей послушной,
иначе и звонкам твоим – отбой.

Со всеми так, когда исчезнет страстность,
а это гостья редкая, весьма.
Семья на время связывает властно,
любой длины кончается тесьма.
И я тебе звонить уже не стала,
и Новый год не повод для звонков.
А быть рабой… Желанье скрыто сталью.
Тесьма и сталь линейки из годков.

От наших отношений – наши дети,
и точки наших чувств им не нужны.
Для них нам надо что-то все же делать,
и им еще зачем-то мы нужны.
А меж собой… мы прожили, довольно,
нам больше не осилить, ну и что?
И ты по свету бродишь ветер вольный,
а я семьи остатки своей чту.

Земля меняет поколения,
земля меняет день и ночь.
Кто знает прошлого колена?
В седьмом колене был точь-в-точь.

Клонировать самой природой…
В развитии идешь вперед,
и в прошлом цепь живого рода,
ты удлиняешь свой же род.

Пересечения разных кланов
усилят кровь одной родни.
Родятся новые уланы,
они грядущего родник.

Бывают родственные связи,
они несут болезнь крови.
А можно в прошлом всем увязнуть?
Клонироваться без любви.

Стоят коровы клон на клоне,
как стадо ровное телят.
Березы разные на склоне.
На склоне вновь стада ягнят.

Рождество, мороз и ветви,
словно линии судьбы,
простираются под светлым
небосклоном из мечты.

Голубь сжался, точно шарик,
под окном сидит один.
На судьбе все беды – шрамы,
холод нынче господин.

Голубь вдруг расправил крылья.
И над ветками судьбы
полетел. Две птицы рыли
снег балконный без вражды.

Словно кто меня услышал:
голубь стукнул мне в окно.
И поют опять под крышей.
Что за птички? Все равно.

Рождество и голубь мира,
примирение хоть на миг.
Заиграла в холод лира.
На сугробах солнца блик.

– В народе в моде…
– Что?
– Гаремы. Один мужчина на двоих.
Такие парные системы,
давно бытуют.
– Да ну их.

– Есть в этом некая система,
одна с кольцом, другая – так.
– Что это, временная схема?
Иль он силен на все мастак?

– Увы и ах, бывает много
модификаций всех систем.
С моралью все же в мире строго.
– Так может, скажем, нет и тем?

– Однажды в ночь под Рождество
одна ушла к другому.
– Зачем? Там было пиршество?
Иль в горло всем по кому?

– Да, как сказать… Ей надоело,
что дома очень пристают.
– А, то есть с первым охладела.
А со вторым они поют?

– Вот в том и юмор, новый – слабый
и к ней совсем не лезет он.
– Ха, не поймут такого бабы,
ушла от секса в бастион.

– Так слушай дальше, ставит тесто
мадам на кухне у него.
– Что на дрожжах? Им там не тесно?
Так без любви. А он чего?

– А он еще дрожжей подсыпал,
и тесто стало – ой, ля, ля!
– А первый ей за ночку всыпал?
Вот чудеса, да, вуаля!

– Зачем ей нужен был второй
и тесто, да в чужой квартире?
Все было некою игрой,
А вот закончилось – разрывом.

– Осталась дамочка одна?
– Без двух, сплошная тишина.

Что с тобой, гитарный Цесаревич,
бард давно известный, тем родной?
В старых джинсах, признанный царевич,
ты поешь над зрительной страной.
Параллельны чувственные годы,
струнами натянута судьба,
пальцы гитариста – скороходы,
на тебя смотрю почти любя.

Подпеваю я, конечно, молча.
В памяти всплывают лишь слова.
Пой, Царевич, пой, скажу короче:
среди бардов ты ведь голова!
Нравится давно твой дивный профиль,
за тобой – твой преданный ансамбль.
Среди бардов ты – чудесны профи…
Но, родной, на кухне – готовь сам!

Что еще? Хозяин магазина.
Что еще? Немножечко дельфин.
Жизнь солиста, словно бы резина,
тянется, шуршит как тот овин.
Пой, гитара, пой с гитарой,
пой, родной мой, пой.
Без тебя весь мир наш странный,
пой, любимый мой!

Струи экзотических желаний
струнами сыграв, бегут по телу,
словно поднебесные послания
выбрали экстаз своею темой.

Тело все блаженно встрепенулось,
выбросив в пространство тик конвульсий,
силы задремавшие проснулись,
оживилась, задышала вольно.

Вот еще счастливое мгновенье,
что несет здоровье и блаженство,
подзарядка проникает в вены.

Обновление тела и эмоций,
возрождение и мужчин, и женщин,
Ведь любовь в здоровье лучший лоцман.

Прелюдии любви… Их избегать спокойней.
Боюсь я вечный зов в беспамятство любви.
Отчаянье и боль закончат вечер знойный,
в букете не поют привольно соловьи.

Синяк и на ноге бывает криминальный,
синяк и на душе тревожит день и ночь.
Прелюдий от любви бывает слишком мало:
и вот уж не стоит никто у ваших ног.

Похоже, все равно, нет дел до новых ссадин,
что вновь почтили вас уже в который раз.
Все ссадины души не пересадишь в садик,
чтоб он потом расцвел колючками из роз.