Array Антология - Голоса в лабиринте

Разума дерзость

В сумерках ярче. Видна

Мне вселенная моря

Вся без утаек, как на ладони

Момент ускользает

Сквозь тишину

В легкого блюза неволю

В исполнении дивного моря

И далекой земли.

Распевом слова

В гармонии, неге дрожат

Закатным лучом на парус сошла

Арабеска

Мистралем подхвачена дерзко.

Я убегаю

В закоулки памяти

В мгновений ярких свет

Где актуально прошлое

Где будущего нет

Где карты настоящего

Разложены едва,

Трамбует время годы

Побеги сумасбродные

Сводя меня с ума

Неземной поцелуй

Пленительный мощный

Ток

Облаков очертанья

Присевших на райский чертог

Грациозность и легкость

Капризность и вздох

Возмущения, что испарится

Неземной поцелуй

Пленительный мощный

Ток

Облаков очертанья

Присевших на райский чертог

Грациозность и легкость

Капризность и вздох

Возмущения, что испарится

Роман, как сладостный дым

Но жажда любви утолится

Поцелуем другим.

Душевная тонкость

В чувственность

Прорастает

Пленяет

Пламенный трепет

Слов не осталось – афазия

Перед лицом эпатажа – апатия

В жажде любви отказано

Судьба – предсказана

Иллюзиям вход воспрещен

В эту страсть запретную

Безрассудную

Безответную

Иллюзорную

Непритворную

Волна на скорости

Разум в бодрости

И существо без тени

В аллегоричное время

Идеально созвучие случая

На перепутье фонем

Я иду по наитию

Оголенной вселенной

Лишенной одежды

И слов.

Сладко звучит афоризм —

Отшлифованы грани

В изможденье язык

С дилетантством на поле брани

Утратила мысль инстинкт

И трансцендент умозрений

Грядет новый цикл

И отрезвление

г. Барнаул

Автор книг: «Опыт неудач», «Рожки дьявола», «Поэты без иллюзий». Родился в Джезказгане (Казахстан). Образование – Алтайский государственный университет, филология. Работал в краевых и городских газетах, в двух из них – главным редактором.

Из интервью с автором:

Писать всерьез начал со знаменитого дефолта 1998 года. Не было работы, зато появилось время. Написал роман «Джизнь Турубарова». С тех пор мои личные удачи напрямую связаны с экономическими кризисами. Все разговоры о том, что читатели в России кончились, считаю глупостью. Просто надо писать хорошо, меньше бояться, и люди к тебе потянутся.

Я – Бог, каждое утро я давлю на клавишу «Создать». Блаженство писать несколько часов подряд, и еще большее блаженство перечесть потом несколько раз. Каким же веселым и довольным должен быть Господь, глядя сверху на нашу мешанину!

Я пил четвертый стакан кофе, когда с кухни сквозь стекло балконной двери мне помахала еще не вполне одетая жена. Была суббота, в субботу она вставала поздно. Скоро на кухне загремели сковородки. Дом оживал и наполнялся смыслом. Запах блинов проникал на балкон и вытеснял и обесценивал мои смыслы.

Начавшаяся запахом блинов суббота неожиданно продолжилась звонком на мой мобильный. Мне уже давно никто не звонит, с тех пор как я потерял работу. Звоню я, и тоже редко, только по делу, в поисках работы, потому что на мобильном почти никогда нет денег.

– Так ты идешь, или нет? – сказал голос в трубке, я узнал по голосу Федора и вспомнил, что я обещал сегодня поехать с Федором на кладбище. Я посмотрел через стекло на кухню. Вероятно, у жены имелись свои планы на мою субботу.

– Чё молчишь? – сказал голос.

Я молчал, потому что не успел придумать отговорки. Ехать на кладбище мне было неохота.

– Это… – сказал я. – Я еще не знаю.

– Ну, смотри, – буднично сказал Федор. Я думал, будет уговаривать поехать. Но он не стал уговаривать. – Звони, если что. Я буду там.

Мне стало стыдно перед будничным Федором. Видимо, никто из собиравшихся поехать не поехал.

– Ты там один, что ли? – сказал я.

– Да.

– Галкина же точно обещала?!

– Говорит, дежурство.

– Ясно. Если что, я позвоню.

– Звони.

Я не спросил у Федора, как ехать на кладбище, и он, конечно, понял, что я тоже не поеду. Сволочь Галкина…

Жена неожиданно легко согласилась, что мне надо съездить. Забыл сказать, сказал я, что обещал съездить. Помнишь же Дашкина? Здоровый такой, из отдела писем.

Я набрал Федора. Спросил, как ехать, на какое кладбище. Федор заметно оживился:

– Сядешь на вокзале. Доедешь до Власихинского кладбища. Я тебя встречу у часовни, это в центре.

Я не знал, как правильно поставить ударение в названии кладбища (в трубке оно звучало как-то без акцента) и рассчитывал, что знающие люди меня, если что, поправят.

Народ-языкотворец отвечал и так, и этак. Как проехать на Вла́сихинское кладбище, спрашивал я у группы мужиков на остановке. «На Власи́хинское?» – переспрашивали меня. На Власи́хинское, говорил я в другой группе, бабушке и внучкам. «На Вла́сихинское…», – говорила бабушка и задумывалась. Побегав по привокзальной площади, я все-таки вышел к нужной остановке, она оказалась на проспекте.

Желтенький автобус привез меня к кладбищу. Это было старое кладбище в черте города, здесь давно не хоронили, только выдающихся людей и родственников ранее похороненных. Как обычно на кладбище, здесь было солнечно и грустно. С фотографий на постаментах, начинавшихся от самых ворот, равнодушно смотрели покойники. Солнце на кладбищах всегда усталое, как будто иссякающее, бабушкино. Не как в городе. Я пошел по аллее к кирпичной часовне, крест которой и луковка сияли на солнце.

У часовни ко мне подошла русская старушка, прошамкала что-то, профессионально, как цыганка. Я отдал ей мелочь. Жена дала денег на дорогу, туда и обратно, но в автобусе с меня неожиданно взяли не десять, а тринадцать рублей, и оставшихся все равно бы ни на что не хватило. Старушка меня перекрестила.

В ожидании Федора я походил, не удаляясь от часовни, вдоль могил. Здесь, в центре, хоронили самых выдающихся людей. «Заместитель председателя облисполкома» прочитал я. Из зеленого гранита выступала суконная морда бюрократа. Поражал размер мемориала. Это было ненормально.

Из боковой аллеи вышел Федор, пожал руку. «Заглянул к отцу, – сказал он. – Он тут рядом». «Власи́хинское или Вла́сихинское?» – сказал я. Федор пожал плечами, ему это было безразлично.

Маленький, похожий на еврея Хохол Федор продирался по заросшим репьем и кустарником дорожкам. Чуть в сторону от центра кладбище казалось полностью заброшенным. Ограды покосились, почернели, кресты завалились, внутри на могилах стоял в пояс выросший бурьян. Тропинки, по которым мы двигались в сторону могилы Дашкина, перегораживали сети старой паутины. Федор в итоге заблудился, но, покружив, все же вышел к цели.