Евгений Меркулов - Жемчуга и самоцветы. Избранные стихи и песни. Том 3

И не нужно благодарности взамен,
Спрячьте водку, уберите деньги прочь!
Вообще я – очень скромный Супермен,
Мне по кайфу просто так в беде помочь.

Коль случайно в рыло врежу не тому
(Ну бывает же подобная фигня),
На форсаже в поднебесье поднажму,
И вы хрена-с-два догоните меня.

– Зачем ты Еве сделал очи
Прекрасней звёзд, скажи, Творец?
– В тебе причина, между прочим.
Чтоб ты любил её, глупец!

– Зачем ей волос дал кудрявый,
Что укрывает гибкий стан?
– Тебе потрафил. Боже правый!
Чтоб ты любил её, болван!

– Она стройна, высокогруда,
Приятна взгляду тут и там.
Зачем? – О, чёрт! Какой зануда!
Чтоб ты любил её, Адам!

– А почему, скажи на милость,
Ума не дал ни капли ей?
– Чтобы она в тебя влюбилась.
С мозгами было бы трудней.

Шутят физики, лирики, химики,
Все науки набиты курьёзами.
Исключение лишь топонимика,
Топонимика – дело серьёзное.

Вы о Яхроме слышали, умники, —
Городок возле города Дмитрова?
А небось никогда и не думали,
Что скрывает название хитрое?

Преподам вам пример из науки я,
Ну-ка стёрли улыбки, внимание!
Как-то ножку княжна Долгорукая
Подвернула там – вот и название.

Позже Пётр, император, со свитою
Ночевал в деревеньке под Яхромой.
Много съедено было и выпито,
Много девок и баб перетрахано.

А наутро дурное известие —
Спал солдат на посту, прости Господи.
То ли сразу казнить его, бестию,
То ль пороть перед строем на площади?

Благо, Пётр был в настрое и здравии
И поэтому дал послабление.
Офицеру кивнул: «Нет, оставь его!»
Так Астафьевым стало селение.

Вот такой чудный факт, да и мать его.
Был ли, не был – об этом не спорю я.
Кстати, рядом селенье Ипатьево,
Только это – другая история.

Слова романа в памяти ищу я,
Ведь Пушкина попробуй позабудь.
«Зима. Крестьянин (точно!), торжествуя,
На дровнях (что ли?) обновляет путь».

Давным-давно, я годы не упомню,
Мой прадед на колени внука брал
И объяснить пытался слово «дровни»,
Мудрёное, как сложный интеграл.

Мой дед, схвативши крепкими руками
Двуногую ракету на лету,
Втолковывал, а кто такой «крестьянин»,
Московскому сопливому хлюсту.

А ныне, положив на всю науку,
Природа словно спятила с ума.
И я боюсь, придётся скоро внуку
Рассказывать о термине «зима».

И так из поколенья в поколение
(Семейная традиция у нас)
Мы Пушкина читаем с упоением
И полним свой лексический запас.

За окошком ветер тяжко стонет,
Ищет, с кем померяться бы силою.
Небо словно простыни в вагоне —
Серое, сырое и унылое.

Суета сует меня достала,
Выходить на улицу не хочется,
Хочется нырнуть под одеяло,
Жалобно скуля от одиночества.

Нет, я должен слушаться кого-то,
Как кавказский пленник или пленница…
Вот возьму, не выйду на работу —
Разве в мире что-нибудь изменится?

Ветер за окном свистит сердито,
Не иначе ждёт дождя-подельника.
Ох, набить бы морду паразиту,
Кто придумал утро понедельника.

Мы с подругой на мосту
Танцевали фуэту,
Ту, что видели недавно с ней в балете.
Вдруг какой-то чёрт занес
Председателя на мост
На его гнедом коне Велисапете.

Увидав наш пируэт,
Встал столбом Велисапет
И заржал, в насмешке нагло скаля зубы.
Председатель Глеб Фомич
Закатил нам грозный спич,
Выражаясь преимущественно грубо.

«Прекратите срамоту —
Эту вашу фуету!
Вы же (дальше непечатно) – комсомолки!
Балерины в сапогах,
Вам бы думать не про мах,
А о сборе урожая и прополке.

Городская фуета —
Просто (тра-та-та-та-та)!
Задом крутите туда-сюда-обратно.
Это ж нужно понимать,
В Бога, в душу вашу мать!
(Ну а дальше три минуты непечатно.)

Времена сейчас не те,
Чтобы дрыгать фуете.
Сенокос! А вы тут с голыми ногами!
Прёт энергия снутри?
Больше сена собери!
(И опять на три минуты матюгами.)

Все работают в поту,
А они тут фуету
Пляшут, будто нету дел на белом свете.
Ох, как вытащу кнута —
Вот вам будет фуета!
Позабудете навеки о балете.

Всех, кто вертит фуету,
За сто первую версту
Вышлю нахрен прочь из нашего колхоза.
Я, еттить-перееттить,
И не думаю шутить!
Это, девоньки, реальная угроза.

Говорю на прямоту —
Запрещаю фуету!
Подпишу сейчас в правлении бумагу.
Ну, вперёд, Велисапет,
Держим курс на сельсовет!» —
И пришпорил задремавшего конягу.

Повторять такой приказ
Нам не нужно сорок раз,
Мы с подругою совсем не бестолковы.
Коль на нас нагнали страх,
Фуэту теперь во снах
Крутим вместе, словно сёстры Волочковы.

Нет, химия – наука для дебилов.
Я в этом убедился лишний раз.
Училка нам сегодня говорила
Про формулу воды наверно час.

Скрипела по доске противно мелом
И вывела три буковки всего.
Потом небрежно, как бы между делом,
Сказала что-то типа – Аж два «о».

А все вокруг молчали, словно рыбки.
И только я один в проблему вник
И обнаружил сразу две ошибки,
Хотя отнюдь не первый ученик.

Я крикнул – Присмотритесь-ка получше,
Коль не набита ватой голова,
Увидите, что в формуле вонючей
Одно лишь «о», а «эн», напротив, – два!

Училка мне ни слова не сказала,
Взяла спокойно красный карандаш,
Вписала двойку в клеточку журнала
Без всяких «о», без «эн» и даже «аш».

Вот так вот из-за тупости халдеев
Погас в ученике научный пыл.
Во мне погибли химик Менделеев
И физик (я фамилию забыл).

Почти что целую неделю
Господь старался и не зря,
Он сделал небо, воздух, землю,
Леса и горы, и моря.

Дойдя до самого финала,
Он сверху бросил цепкий взгляд,
А после вымолвил устало:
«Ну, что ж, отличный результат».

И снова глину мял упрямо,
Лепил животных, рыб и птах.
Мужчину первого, Адама,
На совесть делал, не за страх.

Трудился до седьмого пота
И душу вдул на посошок.
И, оценив свою работу,
Решил Создатель: «Хорошо!»

Но вот, венец творенья, Ева,
В Эдем явилась наконец.
Окинув строгим взором деву,
С досадой хмыкнул Бог-отец: