Валентина Спирина - Память. Группа ИСП ВКонтакте

Но Василий Иванович все не появлялся и не появлялся во дворе. Вот уже и Новый год прошел, и непривычно теплый февраль – самое время для прогулок! – перевалил за первую декаду, а знакомой, слегка согбенной фигуры я так больше и не увидел.

И вот вчера увидел эту скорую и подумал: не к Василию ли Ивановичу она приехала? И спросил об этом на выходе со двора у охранника, вышедшего покурить из своей будки.

– Это который фронтовик, что ли? – позевывая, переспросил охранник. – Так он помер, перед самым Новым годом. Вот так же скорая приезжала, только рано утром, как раз в мое дежурство. Да только зря – инфаркт у деда был – обширный, говорят, не откачали. А к кому в этот раз скорая приехала, я даже и не знаю…

Не скажу, что я был потрясен – мало ли пережил-перевидал смертей за свои шестьдесят три года, а эта была вполне ожидаема, – но очень опечалился. Вот еще одним участником великой, жестокой и кровопролитнейшей войны, стало меньше. И я, к великому своему сожалению, не успел написать о Василии Ивановиче при его жизни – о том, как он крутил баранку на фронтовых дорогах, под свист пуль и грохот разрывов снарядов и бомб.

Как рвали его тело осколки вражеского металла, но он, оправившись от ран, снова садился за руль, но уже другой полуторки (прежнюю, безнадежно покалеченную снарядом, списали). Как в мирной жизни он остался верен фронтовой профессии и наматывал на колеса машины десятки тысяч километров, развозя нужные для восстановления подорванного войной народного хозяйства грузы.

Как болели его раны и раскалывалась от ужасного гула и звона контуженная голова, когда менялась погода или когда кто его сильно расстраивал. Но он не мог валяться долго на койке – его гнали за баранку профессиональный долг и обязанность перед государством и семьей, которую надо было кормить.

И хотя не было моей вины в том, что я обо всем этом не написал в очерке про Василия Ивановича – так уж сложились обстоятельства, – все равно я чувствую себя перед ним виноватым. Простите меня, дядя Вася! И пусть хоть эти скупые строки послужат памятью о вас, славном воине и неутомимом труженике фронтовых и мирных дорог…

С Борисом Матвеевичем Едоминым я познакомился в конце 90-х, когда он пришел в редакцию окружной газеты «Эвенкийская жизнь» со своей проблемой – не решался вопрос предоставления ему жилья на материке как северянину с большим стажем. Мы вместе подготовили заметку о его мытарствах, и вскоре, после ее опубликования, Борис Матвеевич Едомин таки получил квартиру в Набережных Челнах, куда и уехал вскорости. А я еще первой встрече сразу обратил внимание на орденскую колодку на потертом пиджаке деда.

– Воевали?

– Было дело, – подтвердил Борис Матвеевич. Мы разговорились, в результате появились вот эти заметки.

Борис Едомин родился и рос в Ижевске, после шестого класса поступил в ремесленное училище, выучился на токаря. С начала войны работал на машиностроительном (на самом деле – оружейном) заводе №74, который гнал различные виды вооружения для фронта: винтовки, автоматы, пулеметы, пушки. Борис вытачивал на своем станке шпалеры – стальные заготовки для автоматных стволов. Когда потерял им счет, решил, что хватит только делать оружие, пора и самому пускать его в ход. Пошел в военкомат, откуда его направили в ШМАС – школу младших авиационных специалистов. А в 1944 году семнадцатилетний сержант Борис Едомин направляется в действующую армию – в полк дальней бомбардировочной авиации.

На вооружении полка были двухмоторные и двухкилевые ночные, снизу выкрашенные в черный цвет, бомбардировщики Ер-2. Экипаж самолета состоял из пяти человек. Борис Едомин был стрелком. Он помещался сзади пилотской кабины в специально оборудованном стрелковом гнезде с застекленным фонарем, из которого грозно выглядывал ствол 20-миллиметровой скорострельной турельной пушки с электроприводом. Кроме того, на вооружении Ер-2 было еще два пулемета. Одним словом, неслабый был самолет, если учитывать, что он сбрасывал на головы противника бомбы весом от центнера до полутонны.

Первый боевой вылет Борис Едомин со своим экипажем совершил на Будапешт, из местечка Замостье, что под Варшавой. Слетали удачно, отбомбились точно в цель, что подтвердила и аэрофотосъемка – она всегда велась параллельно с бомбежкой. А потом были ночные «визиты» на Берлин, на Кенигсберг.

Особенно массированной бомбежке подвергалась столица фашистской Германии. На нее одновременно с запада и востока набрасывались сотни самолетов – советских, американских, английских. Действия союзников были согласованными, у каждой стороны в небе были свои эшелоны, в городе – квадраты, и над Берлином весной 1945 года постоянно стоял несмолкаемый самолетный гул. Вот когда немцы на своей шкуре по-настоящему испытали то, что в начале сороковых несли на своих смертоносных крыльях армады «люфтваффе» и обрушивали на города Европы и СССР. Когда, наконец, сами поняли, что война – это «не есть хорошо».

Чем поразил Едомина Берлин – так это сплошным огненным заревом. В результате непрерывных бомбардировок город был охвачен огромным, от края до края, пожаром. В первые дни бомбардировок самолеты вначале спускали на парашютах осветительные бомбы – САБы, чтобы сверху лучше было видно, куда бросать боевые бомбы. Ну а позже, когда ночные вылеты стали чем-то вроде регулярных вахт и немцы были уже не в состоянии справиться с пожарами, надобность в предварительном освещении отпала: город в свете огненного зарева был виден как на ладони.

Что при этом испытывал семнадцатилетний парень, на долю которого выпала, так сказать, историческая миссия: уничтожение агрессора в его собственном логове?

– Чувства мести у меня не было, – честно признавался Едомин. – А вот удовлетворение и что-то похожее на гордость я испытывал. Ведь сколько наших солдат погибло, не дождавшись этого часа – когда Берлин будет гореть так же, как горели наши города. А я только-только попал на войну. И мне вот так неслыханно повезло – пришлось своими глазами все это не только видеть, но и самому участвовать в бомбардировках Берлина.

На счету Бориса Едомина с августа 1944 года по 9 мая 1945 года оказалось 37 боевых вылетов. За это время полк, в котором служил Едомин, потерял пять самолетов. Могло быть и шесть, включая тот, на котором летал он сам. Спас Ер-2 и весь его экипаж стрелок Борис Едомин. Причем, совершенно невероятным, фантастическим образом. А дело было так (случай этот, божился Борис Матвеевич, описан в сборнике рассказов писателя Леонова «Голубой луч», в рассказе «Секретное оружие». У самого Едомина этой книги не сохранилось, я ее тоже нигде не нашел, так что поверил фронтовику на слово).