Владимир Зуев - Вертикальные провода

***
Северный ветер срывает лишнее
с этой субботы Страстной недели.
Ангелы Имя на небе вышили,
ангелы Имя земле пропели.
Северный ветер меня, калечного,
в спину толкает: ступай смелее! —
в прошлом тебе больше делать нечего.
Солнце как будущее алеет
за горизонтом, где лес и горы
к небу вершины свои прижали.
Мир мой сегодня был ветром вспорот
и распахнулся в иные дали,
мне неизвестные до заката
этой субботы Страстной недели…
Понтий Пилат слушал речь легата.
Ангелы Имя Христово пели…

***
Черная дорога через лес,
мысли черные у черных провожатых…
И черным-черно крыло небес,
скорбью небеса к земле прижаты.
Жерло шахты дышит тяжело,
жадно дышит, жаждет жертвы, жути…
Неба наклонённое крыло —
вечный мост на вечном перепутье…
Жерло примет восемь из восьми.
Восемь – бесконечность к горизонту…
Господи, прими, прими, прими…
Смерть идет по северному фронту…
Для убийц все будет в первый раз…
Лизавете и Варваре тоже в первый…
Скорбный путь – всего лишь пара фраз…
И убийц убившиеся нервы…
Черная дорога через лес…
Скорбью небеса к земле прижаты…
И черным-черно крыло небес…
Мысли черные у черных провожатых…

***
В коробке из-под чудес
пылится мой детский страх —
уснуть навсегда и бес-
телесным шагнуть впотьмах
на воздух и обомлеть…
И долго взахлеб дышать…
И в неба худую сеть
уткнуться, как в детстве в мать…
Затихнуть… и все с нуля…
И жить как на чистовик…
И телу как пух земля…
И жизни нелепой миг
как вспышка… Ну вот и всё…
И детский нелепый страх…
…Земля-колыбель несет
меня, как дите, впотьмах…

***
Тихо-то как темной ноченькой…
Матушка спит рядом с доченькой.
Звезды сияют млечево…
Будто им делать нечего.
Вечное хитросплетение…
Звезды. Под ними сопение…
Пусть мирно спят каждой ноченькой
матушки, звезды и доченьки…

***
Мир – в твоей ладошке…
На ладони – крошки
птичкам-невеличкам,
зайчикам, лисичкам…
Мир – в чулане пыльном,
там, где паутина…
В царстве тридесятом
пахнет прелой мятой…
Тихо и спокойно,
прекратились войны
на родной планете…
Мы за мир в ответе,
тот, что на ладошке
спит, обнявши крошки…

***
Такая маленькая смерть
Невыносимое молчанье
Мы поневоле англичане
Мы остывающая твердь
Темно и тихо пустота
Котенком просится на руки
Пространство приглушает звуки
И можно сосчитать до ста
Но это не приблизит сон
Замерзших рук не отогреет
И снег белее и белее
Им свет холодный отражен
Декабрьская белеет твердь
И мы над ней совсем без кожи
Не дай нам больше милый Боже
Такую маленькую смерть

***
Слов больше нет и не надо – есть голос,
солнце, в нем твой силуэт, светотени…
И постижение сути явлений,
нам непонятных… Небесная полость
белым очерчена вкруг голубого.
И чистота бесконечно простая,
что никогда-никогда не растает
в этих пределах шара земного…
Есть только нежность, ее акварели
в нас проступают, рождаются звуком…
Эта земная, прекрасная мука —
быть с кем-то рядом, без смысла, без цели.
«Быть» – это слово теперь ключевое
для постижения сути явлений.
Я научился читать светотени,
я слышу в голосе вечно живое…

***
Выберу дом, дерево, человека.
Буду любить или просто буду
рядом последнюю треть от века,
если мне сверху одобрят ссуду.
Выберу, если возможность эту
мне оставляет процент по ссуде.
Кану из этого лета в Лету.
Так выбираю – и будь что будет.
Выберу, если найду в дороге
что-то родное, своё до дрожи.
Вижу: у осени на пороге
август свои отпускает вожжи.
Выберу, если одобрят ссуду,
год или два или треть от века.
Буду любим или просто буду
домом и деревом для человека.

***
И страны той нет как нет…
И Свердловска нет в помине…
Лишь Свердлов бесстыдно стынет,
по зиме легко одет…
В центре города на «Е»
он стоит, не понимая,
что за жизнь вокруг такая:
«Коммунизм, паскуды, где?
Черт с ним! Где рэсэфэсэр?
Где мандаты и декреты?
Где Ильич? Володя, где ты?
Я торчу тут, словно хер…
Рядом Оперный, УрГУ,
мимо люди и трамваи,
голубей проклятых стаи
гадят… Я один в снегу —
в центре города, и мне
одиноко, зябко, страшно…
Недостроенная башня —
реквием по той стране,
что в помине нет как нет…»
И Свердловска нет в помине…
Лишь Свердлов бесстыдно стынет
много-много-много лет…

***
Афишам старым до сих пор верны
заборы серые на улице Советской,
и в парке Пионер, застывший нэцкэ,
как прежде, патриот своей страны…
Моей страны, сменившей лад и строй.
Мне повезло: я – выходец оттуда,
советский россиянин – чудо-юдо,
хлебнувший перестройку, и, застой
едва застав, я верен сам себе,
я вновь иду к афишам и заборам,
как в детство… Пионер глядит с укором:
«Товарищ, не сгибайтесь при ходьбе…»

***
лаяла собака, небо багровело…
след от самолета, как следок от мела
школьного, неровный, и доска кривая…
папа сильный-сильный, мама молодая…
я глаза прищурил, вижу сквозь ресницы:
фонари мигают, как огни столицы…
как звезда на башне главной, самой-самой,
я туда поеду скоро с папой, мамой…
там, на самой красной площади планеты,
небу расскажу я все свои секреты…
попрошу у неба, чтоб не умирали
никогда родные… чтоб войны не знали
люди на планете… и себе – щеночка…
вот и ночь настала, и фонарь как точка —
там, над домом, детством, где писали мелом…
лаяла собака, небо багровело…

***
через газету Правда
мама утюжит брюки
папе на митинг надо
папе синеть со скуки
папе идти в колонне
вечного Первомая
папа парторг в законе
папу признала стая
мама побудет дома
мама сготовит ужин
мама глава домкома
глаз за детьми и мужем
мама царица мира
метров квадратных наших
наша полна квартира
как говорится чаша
я подрасту однажды
буду большим как папа
я будут помнить каждый
день его цвет и запах
мама и папа рядом
вечно со мною будут
рвется газета Правда
значит есть место чуду

***
мама не
помыла раму
папа не
пришел с работы
дочка не
дала Тиграну
сыну не
вломили готы
мама не
с соседом в связи
папа не
пропил аванец
дочка не
с Ахмедом лазит
сыну не
нассали в ранец
так и жили они как все
так и жили они хорошо
и у каждого свой насест
и у каждого свой вершок
мама да
ушла к соседу
папа да
зашьется видно
дочка да
родит Давлету
сыну да
всю жизнь обидно
так и жили они как мы
так и жили они путем
и у каждого был свой смысл
и у каждого в горле ком