Олег Филипенко - Женщины. Поэма

да и опасно – это все равно,

как если б никогда не пить вино

и не влюбляться – это злополучно

для сердца, каменеет мыжца та,

что нас питает жизненною силой.

Вернемся же туда, где нас носило

по свалкам, привлекала красота,

где я первоначальным напитался,

а мир на составные не распался.

Я помню первый день свой в школе. Мне

особенно запомнился бесплатный

на переменке завтрак, ну уж ладно,

скажу о нем: мы ели курабье,

что таяло во рту, и запивали,

стакан граненый пригубив порой

не очень ловко, молоком; герой

неловкий ваш усы слизать едва ли

мог догадаться, он был поглощен

едою; было вкусно; счастлив он.

И девочек вокруг так много новых.

Влюбился очень быстро я в одну,

в последний раз не чувствовал вину

за чувство то, а вскоре неготовым

я окажусь к влюбленности своей:

наедине с собой ее стыдиться

я стану, и неловкостью делиться

мне не с кем будет, и так много дней

пройдет, пока любовь внезапно, разом

преобразит колеблющийся разум.

И утвердится разум в правоте

лишь сердца… Но вернемся мы к началу.

Когда она впервые отвечала

и мелом у доски черту к черте

пристраивала – составные части

для будущей согласной буквы «р», —

я выбрал ее, словно кавалер

на бале даму, и уже с участьем

дослушал ее правильный ответ.

Она была разумна, спору нет.

И все ж красивой девочкой, конечно,

она была. Я помню до сих пор

каштановою челку, ясный взор,

красивый носик, как она беспечно

портфельчиком болтала, как всегда

мне ясно улыбалась, очень скоро

мы стали неразлучны, разговоры

вели нам интересные, еда

нередко на двоих была, уроки

мы часто вместе делали, но соки

любви питали дружбу нашу с ней.

И как мне ни хотелось, но решиться

ей предложить сыграть со мной в больницу,

где раздеваться нужно было б ей,

не мог я. Мы играли, помню, в школу

вдвоем с ней. И еще одну игру

запомнил я. Зимою на ветру,

звук извлекавшем, словно радиолу

небесную собою представлял

мир проводов гудящих, я таскал

по пустырю заснеженному санки,

в которых вез любовь свою. Она

была со мной на фронте, вся страна

с фашистами сражалась, слева танки

и справа тоже. Ранили меня.

Я падаю, ко мне ползет подруга,

бинт достает и голову мне туго

обвязывает, я, вполне храня

дух боевой, даю распоряженья

и требую за смерть свою отмщенья.

А рядом, где горели фонари,

и частные дома сквозь сетку света

виднелись тускловато, льдом одета

была дорога, снег там серебрил

ухабы придорожные, на санках

катались дети по дороге вниз,

до самого шоссе; ребячий визг

счастливый раздавался. «Петька! Янка!

Поехали!» – кричала детвора

и мчалась вниз, визжа, крича «ура».

В Крыму снег тает быстро. Выпадает

на два-три дня и сходит. Иногда

неделю он продержится, тогда

он, кажется, уже надоедает,

особенно постыл он всем весной.

Есть теплый снег, и хлопья его крупны,

он порист словно губка в недоступных

местах для пешеходов под луной

или в лучах полдневных солнца. Чаще

в Крыму снег быстро тающий, журчащий.

Когда же установится мороз,

что редко, но случается, – на землю

снег сыплется, какого не приемлю,

какая-то крупа, из дома нос

не высунуть, допустим, в минус двадцать

и это катастрофа для крымчан,

полезешь в шифоньер или в чулан —

не знаешь и во что тут одеваться, —

одежды нет такой, чтобы пройти

в такой мороз хотя бы полпути.

И все-таки кружащийся, но плавно,

как будто бы в замедленном кино,

снег падающий я люблю давно,

он занавесит все, что мы бесславно

настроили вокруг, да и саму

природу занавесит, словно флером

чистейшим и струящимся, с которым

знаком поэт по сердцу своему,

и это совпаденье чистой сферы

с сердечной чистотой добавит веры

поэту хоть на время, и к тому ж

я помню и другие откровенья,

когда моей души опустошенье

очистило мне зренье так, что уж

я словно бы очки, чьи стекла дымны

иль грязны, сбросил наземь, – все вокруг

струилось чистотой, и понял вдруг

я новое о жизни, хоть и стыдно

мне это бесконечно повторять,

но чаще ведь приходится молчать…

Итак, моя любовь звалась Ириной

Андросовой. Отличницей была

она, и я отличник был. Свела

нас жизнь на год, но вскоре – неповинны

мы были в том, – расстались насовсем:

мать дом сняла с отцом в районе новом,

и со второго класса уготован

мне путь был в школу новую, и тем

покончено с любовью прежней было.

Но я грустил… Однако, оживила

мне вскоре сердце новая любовь.

И все-таки хочу сказать спасибо

той девочке прекрасной, мы могли бы

и дальше с ней дружить, когда б не новь

пространственная. Впрочем, не уверен,

что интерес друг к другу мы могли б

с годами сохранить, и этот нимб

каштановых волос на фоне двери

полуоткрытой в солнечный апрель

не потускнел бы в памяти досель.

Да, я недаром выбрал тему женщин

для сочиненья. Сколько себя я

способен помнить, всюду жизнь моя

подогревалась, с большим или меньшим

горением, любовью. Без нее

не помню я себя, чередовались

лишь только те, кому предназначались

мои мечты, кто счастие мое

или терзанья составлял. Так было

до двадцати шести, покуда сила

сердечная не оскудела вдруг.

О, я тогда узнал, что значит в мире

жить без любви, как будто бы ты шире

глядишь на жизнь, но непонятно, друг,

зачем все это, если нет влеченья

к прекрасному, и жизнь твоя пуста

становится, ведь жизни суета

еще не завлекла в свое теченье

твой ум и твою волю, ты еще

своим ошеломленьем поглощен.

Да… Во втором я классе первым делом

на праздничной линейке бросил взгляд

на девочек из класса и был рад,

что рядом симпатичная Анжела

стояла, расправляя белый бант.

Наметив даму сердца, я влюблялся.

И после каждый раз, когда менялся

мной коллектив, естественный акант,

искал глазами я девчонок лица,

чтоб выбрать и в кого-нибудь влюбиться.

Но паузу я сделаю пред тем,

как в третий класс, опять в другую школу

перевести читателя, футболу

я посвящу строф несколько затем,

что окромя него других событий

значительных не помню. Во дворе