Екатерина Буглак - Сны Русалок

Сверху свинец, на нем галка летит,
И весьма удручаюший вид.
Звенит мелочь и кофе горчит,
Глаз от ветра слезоточит.
Только твид нов,
Остаток весь стар;
Я сворачиваю на бульвар.
В паутину из статуй, ветвей,
К ресторану Тифлис, где ручей,
Из вина раньше тек. Тут замок.
Одинокий фонтан. Островок.
Здесь вот. Сидя с тобою во сне
Вечно лето. Так думалось мне.
Теперь вытереть нос и вдохнуть.
Аккуратно, чтоб не утонуть,
В меланхолии. В мысли о том,
Что ушло с тобой все. А потом,
Запрокинув затылок свой вниз:
Сказать в клин перелетных птиц
«Улетают вон! В дивные дали!»
И вздохнув, про себя проглотить:
«Прости, Бродский, мы все прое@али…»

Я ничего не прошу.
Я не за что не борюсь.
С недавнего времени даже
Я ничего не боюсь.
Будто стрела через спину
Пронзила мне тело насквозь.
Смотрю я все так же игриво,
Однако не прямо, а вскользь.
Играю и так же танцую,
Руку худую подняв.
Но уже не сужу я другую,
На которую ты, променяв
Меня, тут осмелился слушать
Речи мои, а впредь
Я не позволю и лучшим
Душу мою отпереть.
Ты же, бродяга удачи,
Скорбь людскую неси.
Больше я не заплачу:
«Господи мой еси!»
Повторяю стократно.
Не встретить бы только тебя,
Еще раз. Не стать мне распятой,
Так беспричинно любя.

Теплый апрельский вечер,
Он вдруг говорит:
«А время и вправду лечит»
И улыбается.
Ты же
Чувствуешь: он пытается, и молча глядишь
В глаза.
Боишься спугнуть птицу счастья, что села
На плечи,
И держишь в руках
Туза.

Нет, это ты в этой
Плечист, речист,
В профиль хорош и мыслями чист.

А в следующей станешь глядеть
На дно бутылки, мыть палубу,
Красть вино.

– Пагубный!

Впрочем везде одно
Тонкое есть одно

Обстоятельство:
Быть твоей- то еще
Обязательство
Знаешь, как выйти замуж за мышь.
Поэтому: встретимся,

И молчишь.

Есть женщины уютные как дом,
Вернуться к ним-такое наслаждение!
Пресытившись всем суетным движеньем,
Остаться, завернувшись, словно в плед.

А есть трактиры, будто на Кузнечной.
Такая рухлядь для заезжих моряков,
А есть вообще заброшенные крыши,
Куда никто не попадает, под их кров.

Есть тюрьмы для мужланов неженатых…
А я – церквушка средь седых полей
И ты как гость, непрошеный, но знатный
Какую зиму исповедуешься в ней.

Как хочется прожить, не проходя границ.
И не пересекать условных нитей.
Не усложнять, не чествовать, не падать вниз.
Не говорить всем попусту «простите».

Как хочется что б сразу «по любви»,
И мыслями себе построив замок.
Замкнуться в нем лишь с тем, с кем не на «вы»
Оставив слишком гордых и упрямых.

И хочется ни к кому принадлежать:
Не быть ни правым, ни антисемитом.
И партии лихой не послушать.
Ни православным слыть, ни кришнаитом.

Не спорить и не обсудить, не мнить
Себя пол- жизни тем, кем не являлся.
Не чокаться, с предателем не пить.
Не плакаться о тех, кто представлялся

Мне ангелом. А вышел мне никто.
Не сплетничать, не чувствовать тревоги.
Надвинув бушлат старого пальто,
Идти спокойно по своей дороге.

Не быть политиком, лгуном, не изменять
Себе, семье, стране и поколению.
И не стараться жизнь прожить «на пять»,
Сопутствуя чужому мнению.

И хочется, чтоб не стыдиться вдруг,
Своих грехов вчерашних и ошибок.
Не выбирать и не друзей, и не врагов.
Воспринимать как книгу жизнь, а не отрывок.

И, растворившись в ней, в гармонии с собой,
Простить, что даже если и не вспомнят.
Тебя в истории. Вот он – земной покой.
Я знаю, Вы поймете тут, о чем я…

Сонные веки ниже самих ресниц,
Синий взгляд на поля, не знающие границ,
Чай и молчание в облака,
Напоминающие Биаритц.
Но отчасти…
Все это есть путь к такому простому счастью!
К коему летишь, сломя копыта, неделями,
Ждешь, когда будешь дышать
Воздухом, соснами, елями.
И никуда не бежать.
Поднимать кружку какао,
Со сладким.
Целуясь с бесконечно выбритым,
И бесконечно гладким
Мужем.
Спать. Спать. Даже днем.
Обнимаясь. И не поднимаясь на ужин.
Звонить, приглашая в гости.
Палец макать в варенье.
И, видя детей снующих,
Лишаться начисто злости.
Держа мысль лишь одну в голове:
«Воскресенье».

Не читал «Капитанских дочек»,
Целовал между тонких пальцев.
Суждено тебе черной строчкой,
В моем сердце пятном остаться.

Пятном между первым жестом,
Наклонившимся отворотом.
И последним влюбленным мужчиной,
Поджидающим за поворотом.

Позволяешь себе эту силу,
Так позволь мне и эту слабость:
Чтоб от слов «Тобой я любима»
Лишь пятно между строк осталось.

Зашeлeстeл январь, прошёлся по карнизам.
Засыпал путь слeдов моих усталых ног.
Найди мeня по ним, по голосу остывшeму,
По мeсту на бeдрe, гдe ты касаться мог.

Найди мeня в пути постыдного побeга
От душ, в сeбe увeрeнных, но точно нe родных.
Дотронься нeжно ртом до изморози пальцeв,
Пять раз поцeловав, тeплом останься в них.

И так мeня покинь, у сломанной осины,
На точкe бeлого, как ангeл, полотна.
А сам вперёд иди, нeся сквозь вeтeр вeру,
Что лишь твоим губам останусь я вeрна.

«Всe пары одинаковы счастливы,
Каждая- нeсчастлива по-своeму.»
Мы идeм по узeнькой тропинкe,
Мимо бeлой старой колокольни.
Ты в молчании куришь папиросу,
Я дeржу конeц от чeрной юбки.
Мимо-длинныe пeсчаныe откосы,
Нeскончаeмыe старeнькиe шлюпки.
«Милый, эти строчки вeдь нe наши?
Мы с тобой нe станeм этой парой?»
И случайно ты уронишь фразу:
«Нe осталось ни одной ужe сигары..»

Я помню, как мы столкнулись
Ночей не расцеловать.
А души раз – разминулись.
Мечта осталось мечтою,
Мечтою всю жизнь твои лишь глаза рисовать…