Владимир Ерогодский - 20 грамм пустоты

Чрез час подожжёт биографии пыль.

Минут ледовитых куски в ярком хрусте.

Роль сбросит сутулость, отпустит костыль!

Он басом взглянул на жену в-панихиду.

Сольфеджио смеха. До двери мазки.

Что был сам собой, он не подал и виду.

Пожертвовал нищим останки тоски.

Театра книксен. Смерть столь вечных прелюдий.

Вкус первого ряда. Эмоций пробел.

Всяк зритель казался лишь частью раздумий.

Агонию пил нетерпенья новелл.

Круги джентльменов. Их пошлые речи.

К вискам их во-страсть примерял пистолет.

Рояль выткал холст. Искры нотной картечи.

Со сцены волной вмиг пролился балет.

Она в середине. Метель её платья.

И властности блик в интонациях рук.

Фальстарт визави с ним. Момента распятье.

Осечка улыбки. Прибой райских мук.

Собой рисовала. Шедевр ностальгии.

Начав, ни один ни кончала вопрос.

Она средь сюжета – этюд невралгии.

Ей музыка – только раскраска. До-слёз.

По прописям чувств. Исповедаться телом.

И нежности всплеск с обнажённой души.

Швы скромности рвутся под шагом несмелым.

Фарфоровый образ листал этажи.

Лишь шёпотом шла. Не касалась и жизни.

Ушибы об воздух; сияют следы.

Признанья в мечте. Грани снов беглой кисти.

И ласки мазки льёт ладонью на льды.

Средь осени поз. Вдоль витражной печали.

Без привкуса риска не делала па.

Немая кокетка. Глаза ввысь звучали.

И гордости шалость пропела стопа.

Шум. Хрупкости крик. Помолилась шагами.

Рифмует движенья с паденьем пера.

Топь медленной страсти. Теней оригами.

Оргазма минор. Романтизмом остра!

Свечой догорала. Изгибы протеста.

Лишь женственность – кодой. Открыла глаза.

Финал невесомости в суффиксах жестов.

Рассвет силуэта. Галактик роса.

Полшага. Букет. Её глаз километры.

Сжал руку тряпично. «Ползти позади

Позволь! Лишь бы быть откровенности жертвой!»

«Чрез миг. В Царский сад. Ах, дышать приходи!»

Поклоны. Сто рук. Улыбалась со всеми.

В нём – жадности подвиг. Дотла ревновал.

Как вдох изо рта похищать они смели…

Опять визави. Он тонул. Дном – овал.

Сады за театром. Припадками ночи.

Глазами терзал безнадёжно скамьи.

В ванильной пустыне. До-звёзд обесточен.

Раскаты обмана? Страницы земли.

Коснулась плеча. Невесомостью рваться.

В помпезности платья венчального. Взгляд

Обрушился скромно. На пяльцах драм плаца.

Симптомы себя. Поэтичен был яд.

«Как жил ты с тех пор, доедал эвфемизмы?»

«Не жил я! Лишь лести читал монолог!

И небо в-кошмар вдруг познал историзмом.

Рождав тебя в одах, сломал потолок!

По-циркулю боль. Кругосветные мысли.

Я лишь лицемер, коли рядом не ты!

Ты – мель средь бескрайних морей нигилизма.

О, в завтрашний миг протяни мне мосты!

Коль мыслю, то я существую… но тщетно!

Коль истину мыслю, я истин, пойми!

И ты для того мне нужна беспросветно,

Лишь ложь зрю за нашим с тобой визави!

К тебе – что ни слово, то скупости жертва!

Лишь твой лик сулит рикошетом всех «но»!

Ты – масть квинтэссенции, мишень перманентна;

Мазилой метафор мечтал быть давно!

Весь век, как гласишь, спекулянтом оттенков

Проплыл, чтоб додумать всему высоты…

Экспромт реставратор вонзал в ста наценках…

Будь рядом – разграбь маскарад пустоты!»

«Рацею постиг… Но блуждаешь финалом.

Хоть мысли мои прочитал наизусть,

Христа беспощадно рисуешь кинжалом,

Опавшей улыбкой закрыть лишь бы грусть.

Не эти ль глаза пел жене своей, Софье…»

«И имени ей я б не дал никогда!»

«Из рук стихотворных не лил ли любовь ей?»

«Когда-то… за то влачу повесть стыда!

Был юн и, как юность, продажен идеям;

Так щедро зиял в ней разбег красоты…

Ткли страсть до-обид к разговора постелям…

Шрам милых порывов. Круг брызг чистоты.

О ней говорил – вдохновлённая миром;

В лице отражались узором стихи.

Любила средь дел запятыми игриво

Помять фольгу будня. Вращала грехи.

Слащавый мираж. И теракт послевкусий.

Поэта любого хотела она…

Играла жанр мной вожделенных перкуссий,

Спектаклем с-талантом достала до дна!

Себя дилетантка. Эстетика куклы.

Ей было не важно, чем вздрогнет перо.

Бросать эпиграмм стал ей в лик тучи смуглы —

Бесплотны сарказмы. Мест мести таро.

До-слёз благодарна. Автограф трагедий.

Я – мимо холстов слишком долго крича —

Заплаткой к гордыне был нужен последней:

Достойна быть музой… жаль, лишь палача.

Богем пьедестал – для поэта супруги;

Внимания взрывов хотела, увы!

«Три тома про взгляд мой» чтоб крикнуть подруге;

Со-злостью её впредь целую на-вы!»

«Вот видишь, любовь – вдохновенье, не так ли?»

«О нет же, влюбившись – разлюбишь себя!

Мир – сцена для двух; рук касаний спектакли!

И занавес всуе лишь ждёт сентября!»

«О, будь и вовеки романтиком боли,

Экстрим сантиментов назло нам храни!

Такой же была я; зерцал мнут прибои —

Там прошлых гордынь оглянулись огни!

Не верь мне; злой краской рисованы губы…

Здесь скороговоркой давай помолчим…»

«Позволь обещать, что я шёлк – тебе грубый,

И вечно прощенья просить без-причин!»

«Ты – весь для любви, я – утопленник роли;

Свой нимб не пустой незнакомке дари…»

«Пролей наконец светотени триоли!»

«Я шла по мечтам, напевав фонари…

Снов танцем скиталась меж жанрами рая.

Параграфы неба! Салют вместо глаз!

Я вечной была, в бездне чувств умирая!

Все дни состояли из звёзд в-пересказ…

Стих крыльев. Следы – только кляксами света.

Смотреть – без-остатка. Дышать – до-конца.

Припевом казалась себе для портрета

Такого, как ты. Ах, приливы лица!

Не слышать весь мир! Не узнать «ветра» пепла!

Вовек пандемией экстаза дрожа!

Мечтала того, с кем б дуэтом ослепла!

Симфоньей галактик рыдала душа!

А дальше?.. Лесть славы. Богемы. Бомонды.

Всё чаще к трюмо возвращалась не я…

С-пожалуйста быть разучили в-аккорды,

С собой разлучали без-титров меня!

Цинизм променяла на пошлость случайно…

Как каждым поступком клялась лишь терять.

Был ловким маршрут деградаций. Печально.

То ль спать не могла, то ль проснуться опять…

И бодрствуя, вижу глубины бессонниц,

Хоть в мыслей конвертах всё больше песка.

Дышу, как сквозь стёкла; зрю в звёздах пособниц,

Чтоб падать на пьяные ритмы с-мазка!

Средь сонмищ глупцов ныне прячусь от боли:

Чтоб раны мои не смогли прочитать;

Не встречу ироний в глазах карамболи;

Ломаться без-слёз… Анальгетика гладь.

Круг старых друзей как коллаж эпиграммы.

Кошмар – средь улыбок других балерин.

Я будто философ, что знал истин гаммы,

А жил только ложью, крал совесть с витрин!

И впредь мне не знать стратосферы сознанья,