вероника старцева - нулевой километр. стихи

еще не февраль, а чернила почти на исходе. выходит,
созрели слова – спелым яблоком ньютону очередному
падать на голову. мне не жарко, не холодно, вот оно:
я наконец-то уместен и внятен, одет по погоде и моде,
созвучен городу.

я мудрее и старше вчерашних написанных слов,
и глупее завтрашних. я новее и чище апрельской капели,
я почти только что из купели, надо мной же корпели
столько учителей. я теперь обнулен – это весь мой улов,
я готов.

я готов километры пешком по дорогам длинным,
из меня никакой супермен, но по-своему славный парень:
я вода, что упрямо и медленно точит камень.
мы же знаем с тобой, из какой ты податливой глины
меня лепил.

мы же знаем, что сила в зерне, не в корнях
столетнего дуба. (а теперь, разумеется, в ньютонах,
после этого яблокопада).

я почти ни к чему не готов, что, по сути, – готов к любому.
расскажи мне, как надо.

раз еще не февраль, а чернила почти на исходе —
значит, стоило только начать.
и пока я нащупывал даже не путь, а просто —
на это право, понял:

то, что мой голос тихий и слабый —
это не повод

молчать.

17.10.15

самый честный из монологов всегда – укор,
рыбья кость в мягком небе, заноза, удар под дых.
я, говорит, разлюбил вести с тобой спор.
я разменял тебя, сложную вечно,
на двух простых.

что посговорчивей – в целом и, главное, – в мелочах.
у них не слова в голове, а браслеты бренчат.
и я, наконец, научился просто не замечать
эту тягучую, как смола, нутряную печаль,

с которой ты носишься, как c семимесячным,
хилым, рано родившимся малышом.
я себя чувствовал будто изнанкой наружу,
кожей вовнутрь – душа нагишом.

и я, говорит, наконец-то себя нашел,
не под твоим микроскопом,
устав подставлять домкрат
под изучающий, сверлящий,
очень тяжелый взгляд.

и страшно,
страшно этому рад.

25.02.15

не делить ни быт, ни сердечный бит, ни кровать,
не делиться важным.
перед тем, как начать до конца забывать —
повстречать однажды,
посидеть босыми на берегу.

каждый сыт по самое не могу
разговорами невпопад
и поэтому просто рад

оказаться в пространстве давно онемевших муз,
где слова потеряли не то чтобы вес, но груз,
превратились в холодную вязкую кашу букв:
«я пишу тебе из… (неразборчиво), милый друг!»

я пишу изнутри себя в каждом северном, где бывала:
в рижской мартовской наледи,
серой питерской заводи —
от вокзала обводного
до причала гребного канала.

я черчу очертело чёткий чёрный пунктир:
терапия – в самой ходьбе.
все города или близко к тебе,
или слишком нет —

ты мой мучительный ориентир,
мой нулевой километр.

посидим босыми, плечом к плечу,
каждый сыт по самое не хочу
разговорами

не о том,

и поэтому я молчу,
ты с закрытым ртом

громко смотришь на воду.

23.05.16

ибо они утешатся – так говорил
и они утешались этим.
плакали горше, делались этим старше,
а иногда и – лучше.

это спасало уши,
но не спасало души.

ибо они насытятся – так говорил,
и они насыщались этим.
жаждали большего, делались этим
столь же, а иногда и – выше.

это не делало ближе,
но возлюбилось ближним.

ибо они узрят – говорил —
вы блаженны, пока не узрели.
помажьте его семикратно
священным елеем, скорее,

пока он не понял, что
не взрослеет – стареет.

ест не еду – просто вкус еды,
пьёт только температуру воды,
во всем ищет след борьбы —
об этом его мольбы.

пока он не понял, что
кружит у самой сути,
у берега воду мутит,
что алчет соленой мякоти
в пресном озёрном соре,

пока по щекам
дорожками льётся
море.

пока он не понял, впрочем,
утешь его в этом горе,
ну что тебе стоит, отче.

ну что тебе, правда, стоит.

6.06.18

расскажи о любви, как умеешь – односложно и осязаемо,
расскажи, как умеешь рабом её и не умеешь хозяином,
расскажи, как открыла глаза и рот раззявила
на её водопад.

если раньше хранила внутри только мелкие тёплые реки,
расскажи, каково это – вместо священной мекки,
полноводного грязного ганга ближайшей духовной аптеки,
отыскать океан.

обнаружить себя посреди бесконечного моря
в платье из полотна плавных волн свободного кроя.
расскажи, как стряслось, что ты всю эту воду кроешь
в литрах крови?

расскажи, как умеешь водой, но не умеешь небом
и оттого носишь мелким божкам
послушные крошки хлеба,
чтобы не подпитавшись дождем и снегом
не обмелела

к лету.

31.01.16

выхожу из твоей квартиры,
через час становлюсь вменяемой.
ощущаю себя если не подсудимой,
то наверняка обвиняемой.
чертов бермудский прямоугольник
комнат в спальной окраине,
не меняй меня.

прихожу по утрам,
чтобы просто молчать о главном,
про себя называться единственной,
нужной, славной, – и не быть;
чтобы красться по краю кратера
плавно,
ближе и ближе,
почти обжигаясь лавой,
совсем не имея права.

дело даже не в пошловатой
киношной страсти,
всей этой жажды минутной власти —
мы же единой масти.

дело в никем не заслуженной близости,
краденом счастье, сласти
двух миллиметров до кожи,
в необъяснимой дрожи,
а больше не нужно,
может?

то ли не в этой книге,
то ли не в первой главе,
ты находишь мечту поновей,
я возвращаюсь к своей.

каждый, в общем-то, хочет
просто не быть напрасным.