Олег Котков - Не трогайте русских!

Сигнальная ракета. Всё! Пора!
Я не могу в окопе оставаться!
И я – бегу. И я кричу: «Ура-а-а!»
Я – не страшусь. Я буду насмерть драться!

Мы не знаем вас всех поимённо,
Но бессмертная память – жива.
И склоняются в бронзе знамёна,
И спекаются в горле слова.

Монолит и гранитные плиты
Стали символом общей судьбы.
Братья павшие, вы не забыты,
Жертвы трудной кровавой борьбы.

Помнят вас города и селенья,
Где пришлось жизнь свою вам сложить
За свободу и за избавленье.
Память эту нельзя заглушить.

И взметнулись под высь обелиски…
Будь ты проклята, эта война!
И на каждом есть скорбные списки.
Имена… Имена… Имена…

А потом – Неизвестный… И снова:
Неизвестный советский солдат.
Неизвестный солдат… Тяжесть слова
Давит память куда-то назад.

К тем боям и жестоким сраженьям,
К тем дорогам, которыми шли,
Не жалея себя, с отрешеньем
Ради нашей родимой земли.

Был порыв ваш единой лавиной,
Сокрушившей всемирное зло.
Наша память – в порыве едином,
И в долгу – сохранить, что прошло.

Сохранить ваше мужество, смелых
И готовых на подвиг людей,
Идеалом мальчишек незрелых,
Что гордятся Отчизной своей.

Будет вечная память героям,
Защитившим и спасшим страну.
Да даруется вечный покой им,
Своей жизнью убившим войну!

Пара старых ботинок
Нам осталась от деда.
В них ходил он на рынок,
В них он пил за Победу.

В них копал он картошку
И высаживал вишни,
Нас журя понемножку,
Чтобы в люди все вышли.

Обувая ботинки,
Дед расхаживал важно.
И смеялись морщинки
Вокруг глаз его влажных.

Пара старых ботинок
Помнит шаг вперевалку,
Помнит пляс вечеринок,
Сенокоса день жаркий.

На дорожках знакомых
Сильно поизносились,
Но в замену, на отдых,
Никогда не просились.

На родимом просторе
Деду всяк помогали
Да болячкам и хворям
В плен его не сдавали.

Послужили исправно
Ух как много годочков
И сейчас смотрят ладно,
Ждут лесов и грибочков.

Пара старых ботинок,
Два помощника деда,
В бахроме паутинок,
Как хранители лета.

Деда все мы любили,
Строгость в нём уважали,
Про войну слушать были
Часто к деду бежали.

Вспоминает дороги,
Блиндажи, переправы
И истёртые ноги
До мозолей кровавых.

Взгляд нацелит в ботинки,
Будто вновь он – под пули,
Вытирает слезинки:
– А друзья – не вернулись…

Паре старых ботинок
Вечно снится дорога,
Будто вышли в починок
Да забыты до срока…

С парой старых ботинок
Нам в наследство от деда
Дом под сенью рябинок
И медаль «За Победу».

Пара старых ботинок —
Как с картины Ван Гога.
Их хозяин покинул.
Они ждут у порога…

Во мне горит огонь веков —
Далёкой битвы стук подков,
Походы вольных казаков,
В зарницах отблески штыков,
Отвага дедов и отцов.

В душе боготворить готов
Дыханье зреющих хлебов,
Сиянье дремлющих снегов,
Раздолье волжских берегов,
Сказанья муромских лесов.

Сквозь годы рвётся боль веков,
В Сибирь гонимых кулаков,
На Волге стоны бурлаков
И монотонный стук оков
Из декабристских рудников.

И нескончаем вечный зов,
Протяжный звон колоколов,
Печаль и плач солдатских вдов,
Разлука в песнях ямщиков,
Терпенье русских мужиков.

В моей душе гремят грома.
Россия – горе от ума!
Моя судьба, моя страна,
Восстань, Россия, ото сна!
Живи, свободна и сильна!

Мой брат живым пришёл с войны.
И через годы рассказал,
Как погибали пацаны
И как их старшина спасал.

Сказал, как сбили самолёт,
Что бомбы нёс на Ленинград,
И как он пережил налёт,
И был живым остаться рад…

Лишь много позже осознал,
Что мог и не прийти домой,
И меру счастья так узнал:
Сидит вот с нами здесь, живой!

На фотографии тех лет
Он – в бескозырке набекрень,
В тельняшку новую одет
И руки в боки на ремень.

Вой самолётов злил его:
– А что, коль вражий самолёт?!
Не на подлёте бить его!
Вдогон сбивать его полёт!

Своих наград он не носил,
Он жил как все, всегда шутил,
Хранил в себе, что пережил,
И байки мастерски травил:

– Раз, помню, в детстве наповал
Велосипедом сбил быка. —
И смеха рос девятый вал,
И надрывали мы бока.

– Земля есть тот же чемодан,
Такая ж плоская, с углом. —
Бил красноречия фонтан
О том, как жить своим умом.

Не нужно в угол загонять
Тех, кто и так уже в углу,
И надо больше воли дать
Кому покой не по нутру.

В беде других не оставлять
И знать, что нет чужой беды.
А нищим – по лопате дать,
Когда у нищих нет еды.

Он вечно что-то мастерил,
Был непоседа, шебутной.
Тех трёхэтажным материл,
Кто труд не уважает свой.

Рюкзак с картошкой на плечах
Он гордо нёс, как тот же флаг,
И знал он: дело не в речах,
А лень и блат – наш главный враг.

Освоил фотоаппарат,
Детей снимал и всё подряд,
Альбомы – фотографий ряд —
Ту память бережно хранят.

Он заливал за воротник,
Душа в компании любой.
Но мало кто в него проник,
Какую заливал он боль.

Я часто думал, что мой брат
Был опалённым той войной,
Как множество других солдат,
С войны вернувшихся домой.

Сердца их ныли от досад
За тех, кто дал последний бой,
И рвал их внутренний разлад,
Что друг – в земле, а он – живой.

Брат не сдавал, не отступал.
Он защищал, как Ленинград.
Чужую боль переживал
И не боялся он преград.

Он про вьетнамскую войну
И про Даманский говорил,
Что парни там – за всю страну,
И он бы, если б мог, там был.

Он с полуслова понимал.
Он жизнь, как есть, всегда ценил.
Он не юлил, не угождал,
Он жил, на всю катушку жил.

И жизнь менялась, потому
Что больше было их, как он,
Трудяг, осиливших войну,
Прошедших через тот огонь.

Как много в жизни испытал
С войны вернувшийся брат мой!
Он жил, любил, страдал, мечтал.
Он настоящий был, живой.