Array Антология - Кружение незримых птиц

Путешествие мое не заладилось; из-за печальных событий все порты оказались закрыты, и я, опасаясь тревожных вестей из дома, принужден был ехать через континент. К середине января я прибыл в Орвието; при других обстоятельствах я бы, несомненно, пленился этим до крайности живописным городком. Однако же время безжалостно подгоняло меня: уже на рассвете я должен был отправиться на север.

Впрочем, даже столь торопливого и невнимательного путника встретили здесь тепло: еда на постоялом дворе была вполне сносной, а вино – молодым и сладким, словно поцелуй. Пока искали свежих лошадей, я, стремясь отогнать черные мысли о том, что оставил позади, то и дело прикладывался к живительной влаге, пока в голове у меня не стало шуметь, как на море в ненастный день.

Я вышел во двор; порыв холодного ветра наотмашь ударил по щеке, и мир снова стал ясным. На высоком южном небе зажглись первые звезды; я смотрел на них и думал о том, сколь мало значат смертные перед лицом небесных светил. Да, правы те доктора, которые порицают веру в зодиак и чтение судеб: вечным звездам нет дела до людей, слабых и порочных; из праха мы вышли и прахом станем, а они все так же будут светить с ночного неба, высокие и бесстрастные.

Так стоял я, раздумывая одновременно ни о чем и обо всем на свете. Стало холодно; ветер подул сильнее. Лошадей моих все не было, и потому я решил пойти в конюшни, чтобы поторопить нерасторопного слугу.

Там было до странности тихо; я подошел ближе, и в свете единственного фонаря проступил тонкий женский силуэт. Сердце мое дрогнуло, когда я увидел знакомый красный шарф, в неверном свете мерцавший, как свежая кровь.

Первый порыв мой был – уйти. Все эти месяцы я хранил в шкатулке памяти ту случайную встречу, которая, как это обычно и бывает, со временем успела подернуться романтическим флером; теперь же я вдруг испугался, что очарованные воспоминания мои будут разбиты действительностью. Ее спокойный голос, смелый взгляд, ее тонкие черты и речи, загадочные, как темные речные воды – все это не раз воображал я во время моего странствия; однако же я и думать не мог, что так скоро повстречаюсь с ней вновь. Тень моя, длинная и узкая, как кинжал, упала на ворота конюшни. Девушка обернулась; на ней было все то же черное платье, которое она носила на Сицилии. Некоторое время она молчала, верно, всматриваясь в темноту, из которой я пришел; длинные ее пальцы сжали у шеи красный шарф. Затем она окликнула меня, так спокойно, словно мы только вчера расстались:

– Синьор!

С поклоном я подошел ближе. Дыхание мое смешалось, и я напрасно старался выглядеть спокойным. Она же, как и тогда, протянула мне руку и улыбнулась; я не мог понять, что скрывалось за ее улыбкой.

– Я не надеялся, что увижу вас вновь, синьора, – сказал я, наклоняясь для поцелуя. – Вы теперь еще прекраснее; впрочем, простите меня за эту вольность, мы почти не знакомы.

– Пустое, – отвечала она все с той же улыбкой. – Благодарю. Не думала, что встречу вас здесь; зимой север этой страны и вполовину не так живописен.

– Боюсь, теперь я путешествую не для удовольствия; вы ведь, вероятно, наслышаны о событиях в Мессине.

Она как-то странно поглядела на меня; взгляд ее стал далеким, словно она прозревала какую-то тайну, скрытую от глаз прочих людей.

– Да, я слышала о Мессине, – медленно сказала она. – Вот что принудило вас уехать, синьор?

– А вы сами разве не бежите этой напасти?

– Мне нет нужды бежать.

Игра в загадки порядком утомила меня; ее слова таили в себе бездну смыслов, мне недоступных. Некоторое время мы стояли на январском ветру, не говоря ни слова. Моя прелестная знакомица накинула свой красный шарф на плечи от ночной прохлады; он струился с них, как пара кровавых крыл.

Ворота конюшни заскрипели: конюх, дюжий малый, вывел на двор роскошную белую кобылу; пар от ее ноздрей облачками улетал в бархатное небо. Она перебирала ногами, словно в танце.

Я кивнул в сторону благородного животного:

– Это ваша?

– Что ж, если так? – собеседница моя подошла к кобыле и взяла ее под уздцы. Конюх, верно, ждал награды за свою работу, но она лишь дотронулась до его плеча и тихим голосом что-то сказала; отпрянув, тот поспешно скрылся.

Мне не хотелось, чтобы она уезжала так скоро; пожалуй, чересчур поспешно я выпалил:

– Если это ваша лошадь, то она хороша; пожалуй, в самый раз для путешественника… или путешественницы как вы, синьора.

Она рассмеялась:

– О, но ведь вы правы: я много путешествую.

– Нет ничего лучше странствий; познавать мир, его бесконечные красоты. Когда-то я грезил, что своими глазами увижу чудеса Индий и Сереса.

– Когда-то?

– Вы правы; пожалуй, грежу и сейчас. Впрочем, этому уже не суждено случиться.

– Некоторым мечтам лучше оставаться мечтами, синьор, – она посмотрела мне прямо в глаза, и я почувствовал, что падаю. – Я бывала и в Индиях, и в Сересе, и смею вас уверить, что большая часть небывалых чудес этих земель – лишь пустые россказни.

– Вот как? – сказал я, про себя удивившись, что такая молодая девушка странствовала до самого края света; впрочем, все в ней было слишком удивительным, чтобы это оказалось неправдой. – Что ж, там вовсе нет необычайного?

– Отчего; путешественник найдет там много достойных внимания вещей. Что до псоглавцев и кровожадных бифэнов – их нет.

– Очень жаль; пожалуй, мир был бы интереснее, не окажись они выдумкой. В таком случае, что же там есть?

– О, то же, что и везде – несчастные люди, – с внезапной горечью сказала она.

– Разве все люди несчастны?

– Да, все, синьор, – она снова сжала у горла свой красный шарф, словно защищаясь. – Вы держитесь на плаву, потому что живете надеждой, что после плохих времен наступит золотой век; но плохие времена несут за собой худшие, и ничего не меняется под звездами.

– Вы слишком печальны для вашей юности, – сказал я, стремясь обратить все в шутку; с трудом мне удалось скрыть, как на самом деле я потрясен ее словами.

С неожиданной холодностью она взглянула на меня; узкое лицо ее сделалось жестким, и я понял, что сказал лишнего. Поспешно принес я извинения в собственной неучтивости; я страшился хоть чем-нибудь оскорбить ее. Мало-помалу глаза ее оттаяли; в последний раз она улыбнулась и легко вскочила на лошадь.

– Что ж, прощайте, синьор. Я направляюсь в Испанию – боюсь, нам все еще не по пути.

– Надеюсь, когда-нибудь мы все же разделим один путь.

– Не желайте этого, – серьезно ответила она и тронула кобылу; та сразу сорвалась с места, словно еще один порыв ветра. Красный шарф взметнулся за ее плечами, развернулся диковинным змеем.

Я смотрел вслед всаднице до тех пор, пока ночная тьма не поглотила ее окончательно; дольше всех было видно белую кобылу, что призрачным пятном плыла среди теней. В конце концов исчезла и она.