Ирина Курамшина - Горсть тепла для тебя

Свеченьем сказочным окружена

и тучами кокетливо прищурясь,

на небосклоне полная луна

загадочно молчит, собой любуясь.

И, тайной очарована ее,

молчу и я, застывши в изумленье.

Встряхнув воображение мое,

исчезло это чудное явленье

за облаком, но миллиардом страз

вдруг бросило сиянье звездопада.

Мне на руку упал один алмаз.

Его, зажав, шепчу: «Спасибо, рада,

что наконец исполнилась мечта,

что с амулетом жизнь начну сначала».

Луна вздохнула с полуночного холста

и лишь многозначительно смолчала…

Жизнь – мгновение?

Жизнь – тарарам!

Как-то раз, сигарету смоля,

заглянула вперед, а там…

Там жнивьем поросли поля.

Там рассветы хмельные зовут.

Вперемешку – уют, неуют.

Солнце, звезды, луна, норд-ост.

Счастье, радость, беда, погост.

Долгостроя унылый остов

и забытый песчаный остров…

Я тебя придумала —

ты такой, какого в целом мире нет.

Я тебя нарисовала —

хочешь, вышлю почтой масляный портрет?

Я тебя крестами шила

гладью, рядом – свой портрет цветными нитками.

Я тебя слепила в гипсе,

написала сто стихов, вокруг сложила свитками.

Я тебя всегда любила —

поначалу нежно, а потом так нетерпимо, страстно.

Я тебя всегда хотела —

ты ж черту провел, табличку прицепил: «Взрывоопасно».

Я ведь до сих пор люблю, и тебе известно…

Жаль, что нет вакантного рядом с другом места…

Ему, ей … не важно

Если есть на свете чудо,

это – чудо ожиданья

взгляда и прикосновенья…

Только… ты всегда в виденьях,

и лишь ты живешь в сознанье,

будоража мой рассудок.

Знаю, ждать совсем немного,

и не важно даже имя,

и пускай мы не знакомы…

У любви свои законы:

раз обрушилась лавиной,

значит, чуда жду большого.

Ты – свет среди полночной тьмы,

ты – моя песня лебединая,

попавшая в сачок рутины.

Из круговерти кутерьмы,

из будничных и серых дней

дарована. Еще один мой крест?

Иль с барского плеча красивый жест:

«На! – счастье принимай и пей».

И делаешь глоток… Но грех…

Принять иль нет? Как «быть или не быть».

А хочется одним теченьем плыть,

гореть с тобой в одном костре.

Ты – боль мечтаний и надежд,

утраченных и обретенных вновь,

Пришедший из счастливых, вещих снов.

Ты – талисман и амулет.

«Было» (Ю. Морозова)

Спешной поступью шествует осень,

отбирая красу у деревьев,

бьет дождями в истерике оземь,

чтобы летнее смылось томленье,

и грохочет раскатами власти,

отправляя летающих в ссылку,

разрывая сердца на запчасти,

те, что летом зажглись слишком пылко,

у которых не зажили раны,

что взирают на осень уныло.

Им бы чуточку, каплю бальзама,

но, увы, – все прошло. Было, было…

Колдунья заварила «кашу»

любовную. По шерстке глажу

с ее обманчивой подачи

себя, его, а стоит ли?

Ведь знаю, будет все банально,

коль виртуальность нереальна,

как одноразовый стаканчик.

Вот… только сердце защемит.

Что раз упало, то пропало.

Ищи хоть с поднятым забралом,

и толку нет от медитаций.

Свищи, кричи до хрипоты…

Без пользы глупые страданья,

смешны полночные стенанья,

беспочвенны извне советы —

муляж вселенской пустоты.

«Учиться заново сподручней, —

брюзжит душа, – товар-то штучный.

Коль истина в грехах погрязла,

очиститься спеши в Эдем.

А слушать никого не надо,

достаточно с тебя и сада.

Спеши. Остались только крохи,

дают бесплатно – насовсем».

И грезится, что это счастье,

и сердце рвется вмиг на части,

последнее кидаешь нА кон

в надежде на солидный куш.

Но все обыденно и просто —

то «мысли-осы строят гнезда».

А счастье? Да в другом вагоне

проводит сверку мнимых душ…

Когда ниже плинтуса сырость, темень – ни зги не видно,

пусть даже ты не один, а в компании с насекомыми,

уже не спасут четыре бочки, в которых крепленые вина,

и смысла нет ничего себе доказывать. Есть аксиома.

И иксы с игреками становятся вялыми пьяными паяцами,

а знак равно превращается скоро в знак бесконечности,

не вдруг вербальность ощущается на горле пальцами

собственными – пошлая, жалкая в своей безупречности.

Тогда проклинаешь склеп, в который влез по доброй воле,

и ненависть ко всему живому становится маниакальной,

навязчивой идеей фикс – родной до колик и кровной до боли.

Волей-неволей вживляешь свой фантом в бытовые реалии.

Правда, здорово? Из подполья есть выход, и даже не один.

А точку ставить никогда не поздно и совсем не обязательно,

есть другие знаки препинания. Кстати, а лечением амнезий

занимаются, как правило, друзья —

по доброте душевной и бессознательно.

Я – тварь, летающая, пчелка,

в трудах, заботах целый день.

Мне не положен бюллетень,

лишь к вечеру в свою светелку

влетаю я почти бескрыла,

устав от будничной борьбы,

сбежав от матушки-судьбы.

И иногда веревка с мылом —

простое вроде бы решенье,

на видном месте, как исход,

лежат, но знаю наперед

святое их предназначенье:

прибавить мук, посеять страхи,

меню навязчивых идей,

что лезут изо всех щелей…

Я не боюсь. Готова к драке.

Два дня, не более, унылость,

по комплексам два раза: «Пли!»

И от хандры остался всхлип,

пусть даже попаду в немилость

к самой себе. Себе – не враг я?

Конечно, нет.

Моим врагам

я яду подложу в бальзам —

назло воскресну и по каплям

остатки пропущу сквозь фильтры

и через сетку решета.

Пусть будут сплетни и молва —

без разницы. Поверьте, игры —

всего лишь детская жестокость.

Куда страшнее взрослый бред,

прописанный в автопортрет

и зарифмованный под плоскость.

Жужжанье улья столь приятно,

что суицидный арсенал —

к чертям! Рогатый проморгал!

Его ходы безрезультатны,

он только пыжился напрасно,

он сам фантом давным-давно.

Мне ж вечной пчелкой быть дано —

и ощущения прекрасны!

Я небыль в быль кромсаю смело, финальную строку сожгу.

И от себя к себе сбегу —

решение давно созрело.

О, солнечный нектар, питательный и сочный,

дающий силы днем и канувший в закат.

Небесным божеством явился мне заочно,

с грустинками в глазах – алмазами в карат.

Надежду воскресив, заставив сердце вздрогнуть,

ты душу принудил отдать заветный ключ.