Павел Козлофф - По Мясницкой по улице Кирова

Мы ехали, мы мчались через лес,
Ни версты, ни секунды не считая,
С особенным вниманием и без,
Что жизнь, такая хрупкая, крутая.

Поставь в гараж свой красный «мерседес»
И, тихо Касту Диву напевая,
Возьми бокал, налитый под обрез,
Напитанного солнцами Токая.

Под насыпью – ты помнишь те стихи?
Лежит во рву и смотрит как живая,
Прощенная уже за все грехи,
Красивая, как ты, и молодая.

А ночь когда заступит за порог
И сон уже застит твои ресницы,
Пускай тебе приснится Саша Блок,
И врубелевский Демон пусть приснится.

Святой Вертеп с волхвами у порога,
Как промысел наивной простоты,
Народный театр ко дню рожденья Бога,
Где все так вдохновенны и чисты.
А дальше – заповедная дорога
Впрямую от звезды и до воды.

Никак Москва ликует?
Виньетки в кружевах.
Как выйдешь на Тверскую —
Так тут же скажешь: «Ах!»

Заморская картина,
Чудачества извне,
Вихляют серпантином
При русской старине.

И я скажу: «Усердствуй» —
Восторгу своему.
Пусть будет праздник сердцу
В противовес уму.

Он приближается – разглядывайте краски,
Исконно русский, а не финно-англосакский,
Дедуля славный, взявший посох для острастки,
Товарищ в валенках, напяливший халат.

С девицей снежною за ручку, не в обнимку,
Довольно строго, без намека на ужимки,
Весь в оперении бравурных звуков Глинки,
Параден обликом, в общеньи простоват.

И непростительно в личине новомодной
Нравоученьем укорять себе подобных
За бесшабашное веселье торжества.

Куда как проще подойти и слиться с ними,
Назвать согражданами добрыми своими
И разгуляться в славном городе Москва.

Забава с Новым годом миновала,
На улице уныло и темно,
И Муза та, что Данту диктовала
Страницы ада – мне стучит в окно.

Не ведая, что с этой дамой делать,
И сильно опасаясь оплошать,
Я шторы запахнул рукою смелой
И сразу завалился снова спать.

Распутица – отнюдь не благодать,
Подумалось мне вдруг перед обедом.
Я должен с этой мыслью переспать,
А уж потом кому-нибудь поведать.

Красавица! Какие грудь и стать,
Цветок открытых чакр и аюрведы.
Блаженство этой дамой обладать,
Назло весьма надменному соседу.

Бессонница, Гомер, опять, опять,
И сорок восемь тысяч братьев следом.
Пора уже, пора коней менять,
Причислив поражения к победам.

Ночь пьяна и темна, замело все пути и дороги,
Необузданный ветер слезою омоет глаза,
Пусть и больно, и трудно – нельзя
предаваться тревоге,
Жизнь пытает на крепость, но цепки еще тормоза.

В час назначенный минут все наши заботы-печали,
И заведомо сгинет постылое бремя страстей.
Только хочется верить —
нас ждет не забвенье в финале,
А нездешние дали, что дал нам Христос на кресте.

Снега забиты вьюгами в сугроб,
На улице декабрь в последних числах,
И звезды нам рисуют гороскоп,
Исполненный особенного смысла.

Не путай нас сомнением игривым,
Не стопори событий круговерть.
По промыслу – нам надо жить красиво,
По случаю – красиво умереть.

Спросите Даниила Хармса,
Как было в Питере тогда,
Всё так же Невский устремлялся,
И все сновали кто куда.

Всё так же площади Дворцовой
Торжествовал парадный вид,
И Петр, медный и суровый,
Как некогда писал пиит.

И Хармс, как этакий Гудини,
Взлетал порой на парапет.
Дороги неисповедимы,
И что такое сотня лет!

Поеду в деревню, наверно,
Найду браконьера в лесу,
И, может быть, тридцать первого
Я елку тебе принесу.

И тихо поведает хвоя,
Ладоней тепло храня,
Что вовсе того не стою,
Что сделала ты для меня.

Если вы пишете слева направо —
Вы англосакс или рос.
Если вы пишете справа налево,
Кто вы – огромный вопрос.

Если вы ходите где папуасом,
Не прикрываете срам…
Все эти «если» придуманы разом
Кем-то неведомым нам.

Не будет ничего плохого,
Пока не встретишь ты другого,
Пока когда-нибудь под вечер
Уже нигде тебя не встречу.

Пока не встрянут злые люди,
Пока не сменится эпоха.
С тобой плохое вряд ли будет,
Но как же мне вдруг станет плохо.

Наверно, вьюга виновата,
Она напала, как монгол.
Нас снег окутывал, как вата,
Нас ветер, как зерно, молол.

Он на щеке слезину выжег,
Но знаешь – умереть в пургу
Куда почетнее, чем выжить
В своей берлоге на боку.

На острове Шпицбергене не знают непогод,
Вокруг стоят течения, закованные в лед.
Норд-Остами, Зюйд-Вестами проносятся ветра,
И жизнь безынтересная, что завтра, что вчера.
Но иногда по праздникам над этим миром льда
Сияет безотказная Полярная звезда.

Мальвина бежала в чужие края,
Так было рассказано детям.
Услышав о том, впали в грусть ты и я,
А сказочник был нашим третьим.

И Таня бежала в чужие края,
Решив, что там берег желанный.
О ней вспоминают порою друзья,
Негаданно, вдруг и нежданно.

И Марья Иванна в чужие края
Бежала с оказией тоже.
Ах, Марья Иванна, родная моя,
Держитесь, Господь Вам поможет.

И я собираюсь в чужие края,
Хотя размышляю под вечер:
А стоит овчинка того громадья?
Тех нет, а иные далече.

От туманного проблеска поздней зари,
Поутру поднимаемся вяло.
Немота уступает поре говорить,
И лежанье хождением стало.

Бодрость мозгу успешно дает кофеин
Минус скрепа с сигарным угаром.
И в душе возникает назойливый гимн,
Как отмстить неразумным хазарам.