Мария Бутырская - Мастер пера. Выпуск 2

Трагическим изломом линий
На подоконнике цветы.
Изломанные, чуть живые цветы.
Чья злая воля вас срывала?
Какие руки рвали вас?
Жизнь – непристойнейшая драма?
Жестокий фарс?
Цветы – изломанным узором,
Несломленная красота.
Весна – трагическим изломом, весна.

Я прост как три копейки, я хотел,
тебе со всем неистовством поверить.
Но было всякое по жизни, был несмел,
Что б истину на практике проверить.
Лишь дивный взгляд пронзающий нутро,
и накосо зачесанная челка.
Преследовали в снах, и белое пальто,
то что носила ты еще девчонкой.
Твой взгляд меня сносил как взрыв,
и содрогались истины до сердца.
Я день не проживал, не воспарив,
и для взаимности была открыта дверца.
Во всем, в природе, в синих облаках,
твое незримое присутствие читалось.
И отступал в бессилье страх,
но ты ушла, и не осталась.
Я помню обреченные глаза,
когда ты пред уходом обернулась.
Остаться бы, но нет нельзя,
и в жизнь мою ты больше не вернулась.
С твоим уходом жизни круговерть,
во всем так мимолетно проходящем.
Местами мне напоминала смерть,
но берег памяти как прежде был манящим.

Моя горбатая бабуля,
и кот из плюша на окне.
Коня серебряная сбруя,
все отражается во мне.
Мы зеркала, мы отраженья,
мистерий проходящих снов.
Где все любовь и отверженье,
в одном котле, и разум нов.
Где все в заманчивых деталях,
как тетрис составляет мир.
В одних горизонтальных далях,
конструкциями черных дыр.
Моя горбатая бабуля,
как часть вселенной, так же кот.
И крепкая волна бликуя,
в тенистый ударяет грот.
И где-то там в одном сплетенье,
соединилось все во всем.
В каком то крошечном мгновенье,
нас озадачив волшебством.

Звук этих капель дождевых,
так монотонно бьющих лето.
Так надоедлив, что от них,
сбежал последний лучик света.
Густеющие облака накрыли город пеленою,
покрылись парки и сады.
Кристально чистою росою,
Сняв туфли ходит у воды,
девчонка с русою косою.
Рукой зачерпывает сны,
мечтами улетая к морю.
Ёе девчоночьи миры,
преобразуются в кристаллы.
В разнообразные дары,
но все девчонке этой мало.
В своем стремленьи все познать,
прочла строение дождинок.
и что такое благодать,
и руны синеоких льдинок.
Принцесса летнего дождя,
не снежная, но королева.
бегущая в пространстве дня,
навстречу испытаньям смело.

Огромный волк размером как туманность,
В клыках, со сломанным мечом храбрец зайчишка.
Волк кровожаден, в рыцаря костюме, – странность?
Но образ данный видит так мальчишка.
Он юн, он любит ужас, драки, комикс,
Судить ли нам его? Да никогда!
Пусть слушает, поет свой Роллинг-Стоунс,
Любовь к фантазии, к мечте, хранят года.
Сердца таких романтиков очищены мечтою —
Мечтой, безумно рвущейся в полет.
Одна секунда, две – и за чертою,
Бессилен страх и притяженья гнет.
Мальчишка тот, придумавший зайчишку,
Погибшего за правду в битве с злом,
Не новый ль Толкиен? Напишет книжку,
Не менее чудесную потом.

Да можно жить двенадцать тысяч лет,
постичь невероятное, но сложно.
Прожив так много не утратить свет, светильника души, но все таки возможно.
Так вот и свет ушедших рано мудрецов нам маяком из тьмы веков сияньем.
Сжигает маски лживых подлецов, а ищущих воспламеняет знаньем.

И кажется, привык я ко всему,
к жестокости, к невыносимой боли.
Но лишь с одним смириться не могу,
есть доброта, но нету сильной воли.
А вот у них, у всех, наоборот,
и воля и характер, все на месте.
Но мерзок круг их мелочных забот,
оставивших давно законы чести.
Машины, накопления, и секс,
иного будто нет, не существует.
Душа забилась в угол, лишь рефлекс,
как хулиган над обществом лютует.
Свою бы честь как свечечку сберечь,
и пронести не угасив напрасно.
А жизнь как бьющая картечь,
и непонятна, и неясна.
Но Бога я прошу, не дай судить,
ничто, и никого, не впасть в гордыню,
И жизнь достойнейше прожить,
в неясном будущем и ныне.

В полночный час, когда стихают чувства,
И входит сон творить свое искусство.
Душа как светлячковый огонек,
горит, и будний мир от нас далек.
Она прозрачной девушкой выходит,
И долго по мирам волшебным бродит.
В такие ночи видит человек,
стихии неподвластные вовек.
Как ртуть по жилам мчится млечный путь.
Бег к сердцу без возможности свернуть,
заставит наковальню сердца биться.
И сон обратно тенью возвратиться.
В страну «Эшолу» где мираж ручей,
Бежит в каньоне прозванным ничей.

К чему копить ничтожные обиды?
и дуться, и кого то проклинать.
Ведь можно улыбнутся, вот и квиты,
и разум примет как наказ, не лгать.
И с сердца уберется тяжкий камень,
и ручеек протокой потечет.
Добро во исполнение желаний,
очистит прикипевший сердца гнет.
Простишь, и сразу мир преобразится,
что было камнем, станет словно пух.
Прощенье помогает измениться,
невиданно преображает дух.

И быт налаженный, и все,
что было разумом любимо.
Исчезло серебристым днем,
игрой таинственного мима.
Остался недосказов сад,
обид заросший лопухами.
И мрачный, да безмолвный ад,
непримиримости меж нами.
Лишь только маленький наш сын,
для этой тьмы светящий лучик.
Грядущих радостей посыл,
и что же этого есть лучше?
А вера в то что тьмы разлад,
преодолим когда мы любим.
В цветущий превращает сад,
то что невольно сами губим.

Мы по разные стороны света,
опереточной пинтой любви.
Заколдованы до рассвета,
в вечность ветхую светят огни.
И с пространственных разных окошек,
из галактик делящих разбег.
Сочиняем космических кошек,
и рисуем искрящийся снег.
Километрами нас разделило,
почему же, все так? не понять.
Хоть жестоко, но все таки мило,
и душа продолжает летать.
И летает, и в лучшее верит,
и девчонкою бродит по снам.
Открывая все тайные двери,
расположена только лишь к нам.