Михаил Никольский - Моя палитра. Сборник стихов

И твои тополя

Вдруг вставали во сне, чтоб не скис я от грусти…

И листву шевеля,

Южный ветер гулял в их вершинах до хруста.

А потом, возвратясь,

Упивался по полной твоим бабьим летом.

Словно пёс-сирота

Любовался осенним багровым рассветом.

Повзрослев, понял вдруг,

Что влюблён навсегда в этот город недаром —

В улиц утренних звук,

И друзей тесный круг, что зовут Краснодаром.

Июльский дождь так скор и тороплив,

И так порывист в звуках и движеньях,

Доходит резко до изнеможенья,

В одно мгновенье всё, что нёс, пролив.

И нарочито громкий грозный бас

Способен напугать дитя и кошку —

Грохочет гром и злится понарошку,

Слезами в бликах молний серебрясь.

Ворча беззлобно, вскоре отползёт

Облезлым псом, промокшим и несчастным.

И вновь пали'т июль на небе ясном,

И ласточек опять высок полёт.

Наивен был, воспитывал людей,

В любовь им веру жаловал и верность.

Не трогали ни призрачность идей,

Ни пошлых обещаний безразмерность.

Когда дворцы из влажного песка

Волна смывала, рушил крепкий ветер,

Он новый символ яростно искал

Средь серых дюн в закатном бледном свете.

Когда вдали надежда и любовь

Цвели, а вера тлела сигаретой,

Жизнь обнажала острый ряд зубов

И приставляла к сердцу ствол «беретты».

Но он терпел и снова в пустоту

Кричал: «Любовь, надежда, правда, вера»…

За глупость принимали простоту,

Хоть был умён и мудр он непомерно.

И он любил весь мир: бродяг, собак,

Луну и клён, вино и падших женщин.

Не в церковь шёл – в бордель или кабак —

Там больше правды, хоть и веры меньше.

Он мало жил… Но ярко проживал

Любовь, печаль, безденежье и славу…

Его мололи жизни жернова,

Страстей вулкан сплавлял в стекляшку-лаву.

И он сгорел. До срока. Пусть не сам

Закончил путь – он двигался по краю.

Куда попал он, в Ад, на небеса?

Хохочут бесы ль, ангелы ль играют

В той гулкой рани, там, за бытиём,

Где пар духмян от яблока и сена?..

Где нет его, но в слове он живёт —

Певец земли родной – Сергей Есенин.

Битый час я звонил ей вчера…

Это длится, наверно, полгода.

Коротаем мы с ней вечера —

Обсуждаем кино и погоду,

Вспоминали июнь в январе,

А в июне январскую стужу.

В марте ей рисовал акварель —

Парк осенний и листик на луже…

Буду снова звонить и шептать,

Что скучаю ужасно… Вот только

Не услышать ей шёпот с листа —

Всё пишу на бумаге… А толку?

Не прочтёт никогда. Да и нет

Той её, с кем ночами заводим

Разговор о движеньи планет,

О кино, о стихах и о моде.

Я придумал её, чтоб звонить

Ей в стихах, и шептаться ночами…

Так ничтожно тонка» наша нить,

Что порвать её можно случайно.

Я опять ей звоню, вновь и вновь…

Только это напрасно, наверно —

Это просто былая любовь,

Что сменяла надежду на веру.

Луна просфорою нависла —

Бессменный страж людских страстей.

Над Леной, Нилом, Роной, Вислой —

Погостов сторож и костей.

Смотрели сонмы поколений

На око жёлтое её.

Молились, стоя на коленях,

Ложились тьмой земных слоёв.

А око лунное взирало

На войны, смерти, тлен и прах.

Мечи сменялись на орала,

На пир чумной меняя страх.

И я, как мой далёкий пращур,

Вхожу в гипноза сонный транс.

На лик её, во тьме парящий,

Молюсь в сто тысяч первый раз.

Всё в глушь да в тишь,

Сам – нем и глух.

И птицы лишь

Ласкают слух.

Да неба синь

Плывёт в глазах —

Хоть вынь да кинь…

Течёт слеза —

Сквозь ветви вниз

Паучья нить,

Шевелит бриз

Густую сныть.

И лишь чуть-чуть

Листва дрожит…

Упасть, уснуть —

Здесь нет чужих,

Нет свиста пуль,

Бинтов и ран…

Сержант, как куль,

Шинели рвань —

Вернули в жизнь,

В войну и боль,

Где смерть кружит.

Патрон и ствол —

Друзья твои,

Убив, спасут.

Смерть – конвоир,

А совесть – суд.

Там, за леском,

И фронт уже.

А ты ползком

На рубеже.

Сержант тяжёл,

Но ты упрям.

Он ликом жёлт —

Покойник прям.

– Врёшь, не возьмёшь, —

Твердишь себе.

Сержанту врёшь,

Его судьбе —

Ему терпеть

От силы час…

– Мне больно, Петь!

Ползёшь, рыча…

Пророкотал

На фланге взрыв.

«Вон тот прогал,

За ним обрыв.

Левее спуск —

И всё, дошли».

«Сдавайся, рус!»

Орут вдали.

Шрапнели визг —

И там, где крик,

Из крови брызг

Фонтан возник.

Ещё разрыв,

Ещё один…

Слой дёрна вскрыв

Там, впереди,

Заставил вас

С землёй срастись.

Горит трава.

Земля в горсти»…

Сержант обмяк —

Шрапнель нашла…

«Ты что, земляк?»

Спина – дуршлаг.

Тебя щитом —

Собой прикрыл…

Лежит пластом:

Безус, бескрыл…

Граната есть,

Патронов горсть,

Нательный крест

И горечь, злость.

Ты полз вперёд,

Уже без сил…

Спустился. Вброд

На дне месил

Речушки ил

С ним на спине…

Дошёл, дожил

На той войне…

Сержанту яр

Могилой стал —

Ты сед и стар,

А он как сталь.

И как тогда

Лишь неба синь…

И жизни даль —

Куда ни кинь…

Вот снова вблизи: бух!

Убьёт одного – двух…

А через миг: бах!

Песок на твоих зубах…

В окопе не жив – мёртв

Наводчик или минёр…

И как бегемот – танк…

И похоронки бланк…

Салютом опять взрыв,

Блиндаж, как орех, вскрыв,

Засыпал голов ряд,

И брёвна вокуг горят.

Не дрейфи, браток, смерть —

Одна из таких черт,

Которую перейти

Нам надо в конце пути.

Браток, ты ещё жив!

Закурим. Чего дрожишь?

Убьют коль – всего раз…

…Убили его вчера…

Над перевалом мгла нависает,

И под ногами – сплошная жижа.

На склоне фрицев чернеет стая,

И я их, гадов, в прицеле вижу.

Снарядов, жалко, совсем немного,

Но всё же лучше, чем нету вовсе…

Портянки сбились, растёрли ноги.

И эта слякоть, и эта осень…

Четвёртый месяц мы в обороне,

А немцы-черти там что, плодятся?

Нас в донесеньях давно хоронят,

Но мы живые, живые, братцы!

Здесь наши горы, нам лес поможет.

Их «эдельвейсам» даём мы жару.

Но хватка тоже у них бульдожья…

А рядом осень горит пожаром…

Отсыпь махорки, браток, щепотку,

Давай закурим, брат, перед боем…

А живы будем, так выпьем сотку,

За дом, за близких. За нас с тобою.

По склону копоть. И пепел вьётся…

Ты что, братишка, лежишь, не дышишь…