Владимир Кривоносов - А я насмешек не боюсь

Так и будем до приказа
погружаться да всплывать…
Чтоб потом, вернувшись в базу,
по «морям» опять скучать!
Вспоминая, как негромко,
кот – мотор урчал… Точь в точь…
Час за часом… Автономка…
Ночь, как день да день, как ночь…

Мы от пирса звёздной ночью оторвёмся
и во тьме кромешной скроется земля…
– Мы вернёмся. Обязательно вернёмся! —
потихонечку грохочут дизеля.
Кто в моря ходил, тот знает – несомненно,
нет чужих для глубины, как нет своих…
Экипаж разбит уставом на три смены,
как бутылку, сутки делим на троих.
С боевого курса, право, не собьемся
и детей ещё понянчим и внучат…
– Мы вернёмся. Обязательно вернёмся! —
три мотора втихомолочку урчат.
Свежий воздух, он, порой, хмельнее «шила»
и нет музыки отрадней ревуна.
Есть одна болезнетворная бацилла
что несёт болезнь-хворобу – «Глубина».
Но под толщею воды мы не согнёмся:
супостата, если надо, шуганём!
– Мы вернёмся. Обязательно вернёмся! —
только среднюю продуем и всплывём…
Ошвартуемся у пирса тихой сапой,
будто бы и не ходили никуда…
И над корпусом белёсым с новым трапом,
как и прежде, светит дальняя звезда.
И на берег мы сойдём чуть-чуть сутулясь.
Штаб себе получит наши ордена…
– Мы вернулись!… Да, конечно, мы вернулись…
Так, с чего же снится снова глубина?…

Разогнавшись на просторе
бились волны о причал.
И, мальчишка: – Мама! Море!
восхищённо прокричал.
Но, мужик, с тоской во взоре
резко бросил: – Ерунда!
Море с берега – не море!
Так… Солёная вода!
Весь в немыслимых наколках
(правда, сам – и рост, и стать).
Не совру – морского волка
было в нём легко узнать.
И в мальчишеском задоре
повторил он: – Господа!
Море с берега – не море!
Так… Солёная вода!
Вот, когда под крики чаек,
ты уходишь в никуда,
и вернёшься ли? Не чаешь…
Это – МОРЕ! Это – ДА!
А какие в море зори!
И луна…, как изо льда!
Только, в море, это – МОРЕ!
а не сонная вода…
Он вздохнул и, вынув трубку,
закурил, табак смоля…
Я ж его увидел в рубке,
командиром корабля.
И морскому волку вторя,
я скажу, что: – Таки, да!
Море с берега – не море!
Так… Солёная вода!

Кто ремень хранит, кто – фляжку,
кто – парижское меню…
Бело-синюю тельняшку
я, который год, храню.

И когда на сердце тяжко,
я из шкафа достаю
символ юности – тельняшку
бело-синюю мою.

Лодка, право, не коняшка.
Погруженьям счёту нет.
Бело-синяя тельняшка:
сине море, белый свет.

И скажу я без натяжки:
вот уже который год,
бело-синяя тельняшка
талисман от всех невзгод.

Хватану немножко бражки:
раз – за Флот!, другой – за Русь!
И одену я тельняшку
и по улице пройдусь.

Пусть распахнута рубашка,
пусть, я сам навеселе…
Но, сегодня я в тельняшке
первый парень на селе.

Не ворчи моя милашка,
повод выпить есть! Не блеф!
За «азуху» и «букашку» 18 18 «А» – аз, «Б» – буки – литеры проектов подводных лодок, например, 629А, 641Б (жарг.) ,
за швартовы и за «яшку» 19 19 Точка якорной стоянки (жарг.) ,
прочный корпус и медяшку,
и, конечно, за тельняшку:
нынче ж – Праздник ВМФ!

Тяпнем не одну рюмашку…
Кто-то – носом в винегрет…
Бело-синяя тельняшка:
сине море, белый свет!

Сопка, вам, – не высотка,
как, не Солнце – Луна…
Спит у пирса подлодка.
Мерно плещет волна.
Эх, отдать бы швартовы
да на волю, в моря,
да под воду чтоб снова…
Только, всё это – ЗРЯ!
Завтра, словно сиротку,
«за ноздрю» в никуда,
на буксире подлодку
стащат в бухту Труда 20 20 Бухта Труда (о.Русский, Приморский край) в конце 1980 – начале 2000 «кладбище кораблей» – место, где выведенные из боевого состава Тихоокеанского флота корабли дожидались своей очереди быть разделанными на металлолом
и порежут «на гвозди»…
А сегодня… Поспи…
Над тобой звёзды – гроздья,
ты, как пёс на цепи…

Эх, отдать бы швартовы!
Да – в моря, в глубину!!!
Лучше, честное слово!,
я – на дне затону…
По геройски погибнуть —
не у пирса ржаветь…
До чего же обидна
и мучительна смерть
не в бою, не в атаке…
А вот так – без следа:
в этой самой клоаке,
в этой бухте Труда…

Соберясь в годовщину
и подняв «третий» тост,
отвернутся мужчины,
чтоб никто этих слёз
не увидел… Поскольку
(втихомолку скорбя)
вроде живо всё… Только…
Только нет здесь Тебя!
Той, с которой делили
нет! не хлеб!, только – соль!
Дни считали и мили…
Потому то и боль:
ведь не «что-то», а «кто-то»
отошёл в никуда…
Ты – осталась на фото 21 21 Неисповедимы Твои пути, Господи: на переднем плане – К-36 (Б-106), на заднем – мачты ПКЗ-123. Два «парохода»: на первом – автор начал (1977) «морскую» службу, на втором (1986) – закончил… …
сгинув в бухте Труда.

Дом бревенчатый. Печь пышет жаром,
навевая покой и уют.
Над деревней горят-полыхают Стожары
(так в народе Плеяды зовут).
В доме этом всегда гостю рады:
стол накроют, нацедят вина.
А на стенке картина – созвездье Плеяды
(так Стожары зовут штурмана).
Коли спросишь, хозяин поджарый,
сохранивший военную стать,
вам расскажет про звёздочки эти – Стожары,
что Плеядами принято звать.
Как служил не за чин и награду,
отчего нынче словно лунь сед,
как над сумрачным морем сверкали Плеяды
(что Стожарами звал ещё дед),
как боролся с водой и пожаром,
поминая какую-то мать…
И как всплыв, он смотрел на родные Стожары,
не хотев их Плеядами звать.
А теперь, в небе звёзд мириады,
давят на душу грустью-тоской:
пусть Стожары родней, но созвездье Плеяды
это память о службе морской.
С молодецким задором и жаром
рассказать всё хозяин был рад.
И, как прежде, над домом сияют Стожары,
а над морем Плеяды горят.

Было времечко когда, солнце было жарче,
и луна была круглей и красней заря…
Но, нет в памяти моей панорамы ярче,
как уходит «пароход» бороздить моря!
Произвёл старпом доклад: – Мол, в поход готовы!
Визг сирены перекрыл рык от ревуна:
сходни брошены на пирс, отданы швартовы…
Значит, снова – океан! Снова – глубина!
Вроде бы давно пора нам остепениться,
подвести итог годам, прожитым не зря!
Только с памятью как быть, коль ночами снится,
как уходит «пароход» бороздить моря!
Просыпаюсь от того, что увидел снова
и с улыбкой не могу отойти от сна:
сходни брошены на пирс, отданы швартовы…
Значит, снова – океан! Снова – глубина!