Михаил Стародуб - Простись с невинностью, бумага! (сборник)

Мой подбородок голубем в руке
твоей. С сознанием греха,
с последней строчкой этого стиха
уходишь ты…

Есть женщина, судьбою невесома,
что задержалась на моём плече
листом осенним, стрекозой крылатой.
Ладонью я хотел накрыть
своё плечо. Но испугался
крыла сломать,
плоть осени разрушить.
Есть женщина, которая ушла
от моего плеча к плечу другому.
Всё будто бы.
Да разве под рубахой
там, на плече, саднит и кровоточит,
и почему-то заживать не хочет.

Каких ещё искать решений
в судьбе налаженной твоей –
когда тебе так много дней,
и так немного ощущений?

Как наше жгучее, вот это,
что именуется «мечта»
и от рождения свободно, –
как это прочим неудобно!
Как возмутительно «не так»
среди прохладных силуэтов –
живое, жгучее, вот это…

Я сочиняю встречных девушек
из молока со сдобным хлебушком.
Но исполняются старушки
с водицей и ребром горбушки.

Случайно встретишь на перроне –
чужая ты. Я посторонний.
Я отвернусь. Вагон укатит.
Чужая ты. И там, под платьем,
мне незнакомые ложбины
и выпуклостей величины.
Чужая. Кожицы плеча
губами я не изучал.

– Красотка, «ку…»? Красотка, «…да»?
Красотка, встретимся когда?

– Прохожий! Приставайте-не.
К такой заметной-не. Ко мне.

– Простите, если потревожил…
(уходит)
– Ах, нервный нынче стал прохожий!

Я так же ненавидел расставанья –
как преданно любил на расстоянии –
как чуть не умер в радости от встречи –
как умираю в скуке каждый вечер
от права быть с тобою постоянно.

– Прощай, история, – и точка.
Абзац. И далее, – Привет!
Тебе, молоденький сюжет.
Здесь, под цветастой оболочкой,
такой желанной и пригожей, –
давно знакомое всё то же…

Вперёд, с надушенной щекой,
в одёжке праздничной какой,
под этим небом голубым,
вон! – из обыденной судьбы.

– Презренной плоти лоскуток
размером с фиговый листок,
а сколько суеты, мой друг! –
бок о бок, между и вокруг…

– Ты, безусловно,
лучше всех!
Я это доказать смогу.
Но нужен соответственный разбег:
ты лучше всех, но…
ближе к четвергу.

– Ты всех загадочней?
Пожалуй! –
в местах, где пчёлка носит жало.

– Прошу прощенья, вы – змея?
Или не более чем «рыба»?
Не лицемерьте, поздно. Ибо,
нас двое, но кровать – моя.

– Пусть я –
мужчина «разового пользования»,
и пусть –
троллейбус в пик часы –
постель моя,
растрёпанная за ночь птица!
Я честный человек. И я готов жениться.

Не хочу с тобой
ни счастья, ни печали!
Мы чересчур подробно изучали
болезни эти там, в начале,
в пространствах, где свиданья назначали…

…где (пусть «когда-то» и «давно»)
мы бестолково, наугад
так жадно и взахлёб грешно,
где мы любили –
вот оно! –