Виталий Абрамовский - Мужские тайны

Погода? Грейся, загорай.

И всё мне мило и знакомо,

Короче, одним словом – Рай.

Хочу ль вернуться? Может быть…

Хоть знаю – это не возможно,

Но трудно Родину забыть,

Я наблюдаю осторожно.

И вас всех вижу регулярно,

Но вот общаться не могу,

Зато всё знаю популярно,

И чем смогу, тем помогу.

Не нужно плакать! Жизнь идет…

Хм…(Я вас имел в виду конечно),

У нас она почти плывет,

По речке райской и безбрежной.

Поит землю дождь, вот уж третий день,

Полотно небес ветер мучает.

Показать себя, солнцу просто лень,

Отдыхает, укутавшись тучами.

Я по лужам иду, мне не привыкать,

По такому сырому случаю,

Душу отворять, и дождю читать,

Из стихов своих самые лучшие.

Я с дождем на «ты», мы родные с ним,

Он поддержит меня, и послушает,

Мы, забыв про всё, тихо говорим,

Дождь – единственная отдушина.

Он похлопает, по плечу меня,

Поливая сверху из лейки,

Струйки убегут, тайну сохраняя,

Озорные, быстрые змейки.

Пена-облака. Ветер выжал их,

И развесил – на солнце сушатся,

Друг мой ливневый, тоже поутих,

Замер, словно пытаясь прислушаться.

Я иду домой, грустно мне опять,

Не хватает сырого случая,

Я опять один, некому читать,

Из стихов своих самые лучшие.

Менял на переправах я коней,

И правду высекал из черных глаз,

Карабкался упрямо, всё сильней,

К вершине! Обрывался, и не раз…

С надежными в разведке мне везло,

Мизинца их не стою, если честно,

Но нет их больше рядом, как назло,

Увидимся потом, когда воскреснут!

И помнили меня, и забывали,

Иные – не выдерживали взгляд,

Бывало, откровенно предавали,

Порой, сам поворачивал назад.

Мне, как и вам, знакомы боль и страх,

Но меньше я людей любить не стал,

Протискиваясь в каменных сердцах,

Скорей всего… я попросту устал.

Как дешево мы стали жить…

Ещё дешевле – выживать,

За дёшево – пытаться быть,

И за бесценок умирать.

Не отдавая… Не прося…

Мельчая как-то впопыхах,

Мы низложили всех и вся,

Людьми оставшись на словах.

Толпой идём, точней бредём,

Оправдываясь: «Жизнь такая»,

Идём пока не упадём,

Подспудно ближнего толкая.

Но выход есть и рядом он,

Не эпизод из тайных знаний:

Сам поступай так, как с тобой,

Ты хочешь, чтобы поступали.

Я слушаю голос дыхания,

Вовнутрь мой взгляд устремлен,

И ценится святость молчания,

Когда суетой утомлен.

Пространство меня пеленает,

Прозрачность сознания, миг,

И тайна в себе растворяет,

Надев неизвестности лик.

Окутана сущность смирением,

И тонут глаза, замирают,

Когда я воюю с сомнением,

Когда в тишину пробираюсь.

И в дымку погружено тело,

В тумане расслаблена мысль,

И здесь мне остаться хотелось,

Но разум мне шепчет про высь…

И стоном душа заполняется,

И в бездне, прекрасной такой,

Она высотой умиляется,

Летит, ощущая покой.

Бег. По пересеченной местности.

Надрывное дыхание в груди.

Бег. В гости к неизвестности,

Которая глотает впереди.

В ночь. Вижу только звезды я,

В дождь – жалюзи воды.

Бег вслепую – перспектива грозная,

Но с опасностями у меня лады.

Топь. На пути колдует.

Бездна черная, ни конца, ни края,

Ноги у меня она ворует.

Топь. Лютая и злая.

Рывок. Содрогнулось тело.

Пальцы кровь пускают из ладоней.

Рывок. И перелетело.

В этой топи тело не утонет.

Снова бег. Принцип состояния,

При котором я всегда живу.

Бег и самообладание,

В этой трудной гонке наяву.

В милом домике под номером «13»,

Осчастливил я рождением народ,

Угораздило меня родится, братцы,

В понедельник. В високосный трудный год.

Жили в этом домике мы весело…

Озеро напротив и дворы.

Мимо – похоронные процессии,

Вперемешку с шумом детворы.

Ловчий люд с кровавыми погонами,

По весне встречали у дверей,

Значит ЗэКа ищут обречённого,

Из таежных близких лагерей.

В озере тонул и вяз в болоте,

Грудью снег в тайге пробороздил,

С крыши падал и, порой «кусая локти»,

«Складишок» в кармане я носил.

С той поры я жалую «13»,

Даром, что народ ее клянёт.

Как же повезло родится, братцы,

В понедельник! В високосный трудный год!

Покрасил вечер небо сажей,

Всё стихло… Наступила ночь.

И это для меня так важно,

Что прогуляться мне невмочь.

Под ручку с тенью я протопаю,

Брусчатку шагом обновлю,

Остановлюсь под старым тополем,

Я этот город так люблю!

Я трогаю ногами землю,

Хожу по этой снежной скатерти,

Пока все спят и мирно дремлют,

Я посижу один на паперти.

Задумаюсь, все мысли выну,

Покаюсь так, чтоб сердце жгло,

Прижму к стене церковной спину,

И помолюсь, чтобы везло.

Встал, улыбнулся, оглянулся,

Окинул взглядом я кресты,

Ну, здравствуй город, я вернулся,

Тебя узнал я. Это ты.

Спокоен разум, дышит тело,

Ведь ночью воздух не такой,

И мне потрогать захотелось,

Его, прохладною рукой.

Я насквозь ночью пропитался,

И если б в дом не торопился,

О, ночь! С тобой бы я остался,

И на тебе тотчас женился.

Устал бродить, назад я топаю,

Луна-сестренка провожает,

А фонари глазами хлопают,

И яркий свет в асфальт сажают.

«Всё это – уже не важно!

Просто не важно… Совсем…»

Так было, думаю, с каждым,

А думалось, кажется, всем.

В одно прекрасное утро,

Когда позади боль,

Эти слова перламутром,

Умножили всё на ноль!

«Не важно!» – пароль исцеления,

Через плечо не гляди,

Сзади – только сомнения,

Лучшее всё – впереди!

Не услышанные сказки…

И не сбывшиеся мечты,

Потускневшие разом краски,

Загустели. Глядят с высоты.

Нет, не правильно, невыносимо!

Слышать сводки о детях павших,

Снова горько скорбит Россия,

Об ушедших навечно наших…

Глазами небо пробежав,

Глотнув Москвы из чашки чая,

В кулак эмоции зажав,

«Сибирь приснилась…» – отмечаешь.

Флажками мыслей и мечты,

Сплетением судьбы и воли,

Москвой пока обложен ты,

И этим в сущности доволен.

Глоток Москвы… Но чай остыл…

Сквозь зубы память запиваешь,

"Каким я стал? Каким я был?",

О сне сибирском вспоминаешь…

Край вольный, тёсаный из скал!

Тайгу стихией вод омывший,

Перечеркнул, что ты искал,

Вдали от тишины застывшей.

Вернул туда, за перекаты,

Где снежной пудре равных нет,

А над кедровником мохнатым,

Бруснично-розовый рассвет.