Олег Аникиенко - Мотивы

© Олег Аникиенко, 2019

ISBN 978-5-4490-2766-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

СТИХИ, ПАРОДИИ, ПЕСНИ

Время от времени в творческих журналах не спокойно: Почему так много пишущих? Что происходит? Не девальвируется ли эфир поэзии, искусства?

Особые ревнители призывают «графоманов» взяться за ум, заняться «полезным» и читать классику. Другие, напротив, поощряют взрыв писательства, поддерживая творческих «самоделов»… Сразу скажу, я – на их стороне.

По мне, – так пусть творят все. Все – пишут, лепят, малюют… Творчество облагораживает. Да и эволюция, братцы! Массы догоняют избранных. Все скоро будем и арии петь, и живописать, и корзины плести…

Энергия созидания реальна. Человек – творящий живет неповторимо. И мне знаком тот прилив сил, когда получается проект, когда удается родить образ. Эта магическая сладость процесса и его результат – пьянят и кормят. И раскрывают личность, шагнувшую в новую эпоху. Видно, написание стихов и картин – становится такой же потребностью и способностью, как дышать и работать…

В эту книгу вошли избранные стихи, пародии, песни, написанные автором за полжизни счастливых мук творчества. Все «творенсы» были опубликованы в самодеятельных сборниках за свой счет и потеряны – раздарены друзьям и знакомым. Некоторые проданы любителям образной словесности.

По сути – книга итоговая и составлена, прежде всего, для себя. Хотя и тут тема для животолков. Иной критик посетует: – Для себя? Так держи в столе…

Никогда не мечтал о поэтическом влиянии на читателя. Мне симпатичен статус самостоятельной творческой единицы. И все же, читатель нужен любому. Ты держишь его глубоко в душе. Поэтому, и – для себя, и – для других. Ты пишешь о себе, о своих переживаниях, взглядах, ощущениях… Но, если в тебе есть внутренние связи с миром, с людьми, то написанное для себя – интересно и другим. Эти связи видны в творении. Скрепленный такими нитями, художник не пропадает совсем, и когда-нибудь его все равно заметят.

Все мы – поэты самовыражения. В этом славном ордене у каждого свой рыцарский доспех. Но устав бескорыстия и света – у нас единый. Ты его принимаешь добровольно. А – успех, признание? Что же, и этого кто-то добьется. В любом случае, – получит весточку от Бога. Быть может, сегодня, из ночной форточки звездного неба. Внезапно повеет ветерок, и кто- то большой и мудрый шепнет человеку слова одобрения. И уснет счастливый поэт на кухонном столе, уткнувшись носом в свои измученные исправлениями строчки…

Я снова открываю дверь:

огромный Мир стоит как прежде,

лицо прохладою объяв,

и равнодушной немотой

зовет к себе.

Войду.

За далью очертаний

видения холмов, полей

и тесный круг людей прекрасных

и неудавшихся людей.

Как он спокоен, молчалив, —

бескрайний Мир, для всех открытый.

Мы в нем – никто,

частицы света,

немного лучше, немного хуже…

Приму и я что в мире есть,

что было, что еще случится,

не отвернусь, когда придет

мой срок уйти…

Так – в путь?

Все тот же Мир

стоит передо мной открыто,

как перед всеми, кто входил,

и глубину его столетий

я не замечу в этом утре.

По линиям чужой ладони

c каким-то странным, непривычным,

другим рисунком, не моим —

учусь чему-то…

– Вот, судьбы, – смотрите! —

борозда все легче…

Болезни – в прошлом. А вот здесь

к вам новый друг

спешит навстречу.

Тут – знак богатства… И рука

чужая дышит осторожно,

согретая моим враньем.

Мы улыбаемся и шутим,

прекрасно зная про обман

моих гаданий неумелых.

Но что-то, видно, поважнее

есть в этой тайне сокровенной,

когда на линии чужие

ложится теплая ладонь.

На седовласых киоскершах

поверх газетных пирамид,

монбланов глянцевых обложек —

божественный лучится нимб.

Духовный свет над головой

красивым дамам по плечу…

Бреду походкой выходною,

ларькам последнее плачу.

Мне эти женщины дороже

парадных городских примет,

здесь остановятся прохожий

и – неопознанный объект.

И в теплой ауре оттаяв,

я не кусаю удила, —

журнальчик для мужчин листаю,

состроив равнодушный взгляд.

Как часто из толповорота

я к этим женщинам иду —

и человеческое что-то

у них тихонечко краду.

По крышам старого квартала

весенний снег ползет устало,

и серый шифер, обнажаясь,

парит на солнце, подсыхая,

чуть искривленный и хмельной.

Я вновь в стране пятидесятых,

где толстостенные дома

свои болезни открывают —

потеки, трещины, лепнины

остатки все еще живые

и крыш залатанный пейзаж.

И почему-то мне нужней

и интересней эти стены,

в которых между рам видны

авоськи, баночки с соленьем,

чем учреждения без крыш —

прямоугольны и надменны.

И признаваться мне в любви

лишь крышам хочется разбитым,

с которых плачет талый снег,

и людям, что здесь тихо жили,

как старый шифер на стропилах.

Люблю библиотекарей негромко,

несуетливый их паркетный шаг,

хранителей премудростей на полках

и томиков исписанных бумаг.

С достоинством неторопливой сути

они дадут мне редкий экземпляр,

о правилах напомнят и попутно

внесут пометку в свежий формуляр.

Предложат мне Конфуция, Платона,

чьих истин не затронул книжный бум,

и улыбаясь честно и смущенно

отвечу, что я в этом ни бум – бум.

А после, забывая время суток,

знакомцев полистаю не спеша:

здесь – Вордсворт, Китс, а там —

суровый Слуцкий

и Ади отболевшая душа.

И словно прекратив свое круженье,

мне призраки откроются на миг,

летающие с вечным вдохновеньем

среди библиотекарей и книг.

…Когда-нибудь и я пенсионером

устроюсь гардеробщиком сюда,

одетым как в театр на премьеру,

жаль облысею, видимо, тогда.

Служителем духовности палаты,

Платона разбирая по словам,

я буду подавать пальто и шляпы

и на прощанье вежливо кивать.

На фотомастера итог

самоотверженных исканий

смотрю с надеждой, но душа

все отозваться медлит, медлит,

и черно-белая страна

расплывчатой загадкой дремлет.

И кажется, еще немного —

и мир художника уйдет