Сергей Клемин - Притяжение

УДК 82—3
ББК 84—4
К48

Другая жизнь рождается во мне —
почти такая же из мук тревожных,
в движениях несмелых-осторожных,
теряясь в необъятной глубине:

другая жизнь, но всё-таки одна —
неповторимая в своих повторах;
читаешь мысли в ускользавших взорах,
натянутых предельно – как струна.

То самое, что время превращает в прах,
идя (как будто!) каждому навстречу…
и думаешь о нём в тот дивный вечер,
молча на всех возможных языках.

Когда другого неба слишком мало,
читаешь мир – как с белого листа —
и повторяют налегке уста,
что всё вернётся в чистое начало;

в каком-то сне (рассеявшись наполовину),
прощупывая вечность… прикоснуться,
прожить, переродиться б и проснуться,
пусть осень дышит спящим ветром в спину:

И в каждом свой пароль —
как дважды два;
спешишь вместить
(как в чудесах шаманства),
оставив след для нового пространства,
а там лишь даль… и бездна глубока.

И в каждой капле распростёрта тьма,
пусть тихо шепчут злые языки,
что где-то там её плоды горьки,
наперекор сводя весь мир с ума;

пусть время утекает с телом вместе,
как будто сжавшись кожей до ладони,
для каждого тот образ – посторонний;
глядишь себе: и ты на прежнем месте.

Бесчисленно: им имя легион;
пусть тайны слов по-прежнему бездонны,
а где-то пахнет небо, бьются волны…
и вновь в живые ткани облачён.

Не весь, не отражающийся в зеркалах,
невидимый, для всех почти безмолвный…
и ветер – словно заново рождённый,
что оставляет сладкий иней на губах;

скитающийся снова и в который раз
звучат шаги: лишь около – не ближе,
почти рассыпавшийся звук – всё тише,
сосредоточившись в тот самый день и час.

Подглядывая в вечность… и себя терпеть,
скользя на грани жизни и распутства:
к чему опять вернувшиеся чувства (?),
с которыми не жаль, но странно умереть.

Зачем ты ищешь демона во мне (?),
который вряд ли будет в твоей власти;
сцепляя целое, он рвёт на части,
сверкая жадным взглядом в полутьме;

пусть ждёшь по ту лишь сторону и эту…
те мысли… поднимая на дыбы,
помеченные вновь перстом судьбы,
с которыми не жалко кануть в лету.

Тревожит разум, не сводя с ума,
но в этом есть какой-то свой покой:
укравший тело, получил с лихвой —
глубины те, которым нет конца.

Когда угодно будет вновь судьбе
низвергнуть в яму одиночеств —
среди несбывшихся пророчеств,
я на твоей останусь стороне.

Пусть прозвучит коварное «прости»,
когда нагрянет вновь усталость,
почти бессовестная жалость…
не потерять тебя б, но обрести.

Пусть каплет яд в растерзанные раны;
с тобою вечность выносима,
твоя любовь неповторима,
пока она жива… и все изъяны.

В каком-нибудь рождённом теле —
ты оживёшь – совсем другим, случайно,
соединив всё то, что было изначально…
всё хрупкое, что тлело еле-еле.

И смотришь в прошлое, затёртое до дыр,
и высоко – небесного касаясь дна,
срываешься… пусть бездна холодна:
в одном лице – и ангел, и сатир.

В любви пусть будет лучший твой порок,
пускай она во всех картинах мира,
звуча в сонетах пламенных Шекспира…
ты оживёшь; пусть всем ты горла поперёк.

Пусть жизнь назло расставила ловушки,
но каждый раз, опять, как не бывало —
хватаешься за край (почти устало)…
и, как дитя, крадёшься под подушки;

написан по сценарию и стёрт,
рождённый скукой мир в одно мгновение,
лукаво дразнит хитрое сомнение…
и в нём случайно – будто распростёрт.

Пусть рассыпается по телу дрожь:
и каждый вечер поднося ко рту,
как будто с ядом дышишь в пустоту —
готов простить ей истину и ложь.

Не пропустить бы тишину вселенной,
пусть вновь разделены душа и тело…
и разгоняя мысли до предела —
внутри холодной глубины нетленной;