Любовь Звягинцева - Ищу повод жить (сборник)

Аня приехала в деревню из райцентра. Она подружилась с Анфисой да так и жила в доме добродушного Михал-Степаныча.

– Тёть Шур! – доверительно рассказывала Анечка. – Ведь он мне так нравится! Я бы за него и замуж согласилась…

И Анечка снова заплакала, уткнувшись тёте Шуре в плечо.

При таких словах даже Михал-Степаныч перестал «грохотать» и, расчувствовавшись, сказал:

– Всё равно завтра зайду к Батону.

А Батон… Стоял в двух шагах и не дышал от волнения. Его сердце сначала куда-то упало, потом высоко подпрыгнуло… от счастья.

– Здорово, Вить! – услышал он над ухом. Это подошёл скотник Митрич (возвращался с работы).

– Чего это они тебя здесь дразнят, а ты спокойно слушаешь?! – продолжал Митрич. – Я аж от скотного двора слышу.

– Ой! Батон! – воскликнули женщины как по команде, обнаружив, что они не одни.

Осенью сыграли свадьбу. А через год у Анечки и Виктора появился мальчик.

– Ах ты мой Батончик! – прижимая к груди малыша, радовалась Анечка. – Батончик ненаглядный!

– А-гу! – согласно отвечал малыш, а счастливой матери слышалось: «А-га!»

Надя лихорадочно вытаскивала резиновый сапог, провалившийся в трясину. Сверху хлестал дождь. Надя промокла по самое некуда.

– Надюшка! – кричал отец, стараясь приободрить дочь. – Быстрей вставай! Сено погибнет!

«Погибну, наверно, я», – подумала Надя и, наконец, вытащила сапог. Она вылила из него болотную жижу вместе с симпатичной лягушкой и невольно залюбовалась её необычной зелёной окраской.

«Ква!» – поблагодарила лягушка и исчезла в родной пучине.

Быстро надев спасённый сапог, Надя побежала по болотной трясине на помощь отцу.

донёс ветер со стороны деревни: у Петрушкиных гуляла несвоевременная для сенокосной поры свадьба – женили сына.

«Им там легко не хмуриться… на гулянке всё-таки, – думала Надя, – и этот дождик ещё навязался…»

Природа услышала жалобу Нади и «выключила» дождик. Облака расступились и выпустили солнце. Повеселело, но работалось без улыбки.

Отец ловко продевал копну у её основания двумя оглоблями – и носилки готовы. Бери и тащи! Переправить копну сена из зыбкой трясины на твёрдое место – дело по плечу не каждому.

Иногда трясина сопротивлялась выносу своей «собственности», и один из несунов проваливался чуть ли не по пояс.

Отец и дочь двигались, как на замедленной плёнке: «два муравья тащат огромную кучу». Посмотреть со стороны – умора! А подойти поближе, то не до смеха – пот, боль, усталость.

«Жаль Надюшку», – думал отец о любимой дочке, но, уверенный в своём собственном здоровье, был уверен и в здоровье дочери, считая, что труд только укрепляет его.

Отцу было невдомёк, что пятнадцатилетняя девочка может надорваться от такой «грузоподъёмности».

– А наша корова не облопается с пяти стогов? – спросила, запыхавшись, Надя.

– Ей и одного стога достаточно.

– А зачем мы надрываемся?

– Четыре стога для расплаты за него, – пояснил отец. – Колхозу.

– Значит, не наша, а колхозные коровы облопаются, – прикинув в уме, подытожила Надя.

Отец собственным горбом понимал эту арифметику и кабальность условий, но регулярно, каждое лето, отдавал свой «долг» (правда, непонятно, кому).

Парадокс, но колхозное стадо никогда не производило «упитанного» впечатления, скорее… наоборот.

На луга ходили, как на… не развлекаться, короче говоря.

Отец сооружал остожье на сухом месте из ольховой поросли и первоначально укладывали сено на подготовленное место вдвоём.

Потом Надя вставала в центр уложенного квадрата и «плясала», утаптывая его. Было здорово «пружинить»!

Отец подкладывал длинными вилами новые охапки: сначала по углам, затем по бокам и, наконец, в центр, где стояла Надя, заваливая её с головой. Надя хохотала!

Отец работал осторожно, постоянно предупреждая, куда направляются вилы.

Постепенно стог рос. Горизонт для Надюшки расширялся, у неё захватывало дух при виде всё новых и новых просторов. Хотелось подольше полюбоваться этой красотищей, но зевать было некогда: отец то и дело подбрасывал здоровенные охапки – их нужно было принять граблями, правильно распределить и хорошенько «уплясать», чтобы стог не развалился.

Геометрия стога соблюдалась строго – отец был мастером своего дела.

Однажды, ещё в 1957 году, сильнейший ураган, пронёсшийся над краем, «разбомбил» кирпичное овощехранилище, поджёг дом Васьки Пятака, повалил множество столбов и деревьев, но стога, поставленные отцом в самых разных покосных местах, стояли, «как солдаты». Ни одна травинка с них не упала.

Вот какие крепкие «сооружения» ставил отец, даже ураган их не тронул.

Самыми счастливыми минутами для Нади были моменты, когда отец отходил за дальними копёнками: можно было лечь на стог, раскинуть руки и смотреть на небо.

Возникало ощущение настоящего полёта вместе с плывущими в небе облаками. Сердце замирало!

А затем можно было перевернуться на живот, обнять стог руками и наслаждаться чудодейственным запахом.

– Надюшка! Не спать! – кричал снизу отец. И тут же в Надю летела огромная охапка.

Однажды, когда сооружался очередной стог, отец «подложил» Наде… змею.

А дело было так…

Приняв сено, Надя начала граблями распределять его, и вдруг заметила серую ленточку, которая стала самопроизвольно извиваться.

Наученная быстро уворачиваться от острых вил, Надя (хотя в глазах уже рябило от сена) моментально отреагировала.

– Змея! – завопила она и столкнула заброшенную отцом охапку обратно.

Отец тоже «отреактировал» мгновенно, отскочив в сторону. Прежде чем продолжить работу, отец убедился, что змея сброшена. Это была длинная серая красавица-гадюка.

Отец не стал её убивать.

– Пусть живёт! На земле нет ничего лишнего, – рассуждал он.

– Па! А если она кого-нибудь укусит? – переживала Надя.

– Сапоги надо надевать резиновые… да и расходиться с миром, – мудро объяснил отец. – Не она к нам пришла, а мы к ней.

После встречи со змеёй работали молча и с удвоенной осторожностью.

И вот – конец, делу венец!

Был ещё один момент, замечательный для Нади, – спуск с высокого стога на землю.

Отец подставлял к краю стога две длинные гладкие оглобли, и Надя, «как по рельсам», с визгом съезжала вниз.

Утешая себя этими приятными воспоминаниями о метании стога, Надя тащила с отцом последнюю копну и думала: «Хорошо, что скоро будет приятная работа…»

послышались ей обрывки песни, в которой ветер переименовал Ладу в Надю.

– Шабаш! – сказал, наконец, отец. – Домой!