Даниил Девяткин - Увядший сад. Стихи

Горький твой ладан по дому
Стелется зыбкой волной.
Сну предаваясь дурному,
Робко иду за тобой.
Где ожидает награда?
Подходит ли к двери ключ?
Мне все равно усладой
Будет от глаз твоих луч.
Как ты смеялась в парке,
Под сенью златых осин.
Но ссучили Норны на прялке
Узор, где я умер один.

Мне скалилась Луна твоим портретом,
Срывая блики алые сердечных брызг,
Вливая боль в вино, анафорою смертной.
Я был в тебя влюбленным вдрызг.

Над мною плач нестройный пели звезды
И ливни ледяные с крыш текли,
Желая унести меня потоком слезным
Вдоль берега забвения реки.

Но даже если так, пускай и болью,
Я буду вспоминать тебя среди дождей.
И снегопад придет однажды ночью,

Чтобы явить мне пропасть дней.
В которую упасть когда-то я стремился,
Пока в любви твоей не очутился.

Не знаю, почему тебя послал
Ко мне Господь. Наверно, за грехи.
В тебе столь часто разум я искал,
А надо было – полноту любви.

Мне поучиться б у тебя, как жить.
В смиренной щедрости, бескрайней доброте.
Мне научиться б так как ты любить
И радоваться Мира красоте.

Тебя не портят горькие невзгоды.
В тебе нет веры, зато, святость есть.
А я, за мною прожитые годы,
Познал лишь богомерзостную лесть.

О, Анатолий, брат моей души,
Когда б ещё имел крупицу веры,
То многие проблемы б разрешил,
Избегнул бы греховного ты плена.

Воюет небо вспышками зарниц.
И веет трубка, что не докурил,
Приятным дымом в прорези бойниц.
Стоит устало башня на холме,
Как старый воин, облаченный в латы,
Укрытая туманом на заре.
Гремят с соборного двора куранты.
И тишину тревожит мысль одна:
Как долго будет длиться сей покой?
Я пригублю от бархата вина,
Со злобою в камин швырнувши образ твой.
Тринадцать лиг проходит он со мною.
Пора ему и отдохнуть теперь.
Как кораблю, потеряному в море.
Я знаю курс, но ты ему не верь.

Над пастью льва – кошачии глаза,
Мурлычит сытый тигр, словно кошка,
Что у камина греться прилегла.
Мы в людях так же ошибиться можем.
Его улыбка – волчий суть оскал.
Звериной страстью злоба смех тревожит.
Он – лжец и лицемер! И видно лишь тогда
Его нутро, когда он кости гложит,
Что падают от барского стола.
Во мраке ночи вой нечеловечий
Услышит лишь луна.
Вокруг него давно погасли свечи.
Не верь ему, клянущемуся жизнью!
Он жизнь и в грош не ценит, словно пыль.
Он праздник пропоет надгробной песнью.
Поверь, не сказка это все, а праведная быль.

Проползает ток по нервам,
Сердце гонит яд по венам
И глаза не жаждут видеть
Ту, что будет ненавидеть.
Все угасло, словно буря,
Разметавшая все струи
Слёз на камни пристани,
Как бывало исстари.
Что ж теперь дивиться?
Нельзя же вновь родиться!
Надо жить, вдыхая смерть,
Проклиная земли твердь.

В ливонских землях холодно и серо.
Усталый север ждёт весны, как чуда.
От ветра стонут сосны шумно, гневно,
Отмахиваясь вдруг очередного утра.

Озёра спят, хоть льдом и не сокрыты,
Ни челна, ни лодьи… Одни лишь чайки.
Возами грузными дороги перекрыты
И можно век смотреть в лесах фиалок краски.

Холодный ветер треплет жар камина,
Пытаясь петь устало в дымных трубах.
В Ливонии нет сердца – стынет льдина,
Похолоднее, чем в зарытых трупах.

Безусловная условность:
Наша жизнь – игра в надежду.
У всего, ведь, есть фасонность,
Если смотришь на одежду.
Несгибаемые стержни,
Кружева затертой формы,
Это мода не лет прежних,
А диктат бессмертной нормы!
Где-то пуговицу вырвут,
Или вот – заплатку вшили.
Панталоны, правда, в дырах…
Ничего! Ведь рюшки живы!

Очень странные страницы —
Календарь расписан кровью;
Пустота дрожит в бойнице,
Табаком стреляя горьким.
Целый день глядит на вечер,
Полдень – утро созерцает.
И давно погасли свечи
У потертого рояля?
Духовик играет «Credo»,
Регент – Мендельсона «машет»;
«Жизнь была забита бредом» —
Кто-то лету тихо скажет!
А над лесом так же звонко
Родничок звенит к обедне,
Не взирая на лёд тонкий,
Что бежит теперь по вене.
Но растает летом осень,
Чтоб осесть кристаллом в сердце.
Родничок вольется в гости
Сквозь кладбищенскую дверцу.

Благую Весть возвысил до Небес
Ударом низким в ангельское било;
Ты радость человечеству принéс,
Тому, которое затем тебя убило.

О, Марк, Апостол, ждёт тебя Христос!
Ты – ученик Его, нам – брат родной по вере.
Так проповедуй Именем Его!
Мы внемлем и стяжаем в Нем спасение.

Что подарить тебе, когда владеешь всем?
Я – черноризец – затворéн от мира.
Гласил Господь и ты светился днéм,
Евангелист и надзиратель Клира.

Non dice: «Amo!»
Tui dictant solus fals!
Vulnera mea est —
Mortirum, vitae ars.

Мой анатомический театр опустел.
Его разграбил гробовщик-повеса,
Пропивший все, не исключая тел
И душ, по коим служат траурную мессу.

Запомни меня таким.
Грубым, громким, плохим.
Пьяным или курящим,
Но зато, настоящим.
Запомни меня таким.
Я уже не вернусь, наверное.
Будет прежним лишь тело бренное.
Ты запомни меня таким.
Запомни меня таким,
Каким нравился я когда-то.
Запомни меня простым.
Не отягченным златом.