Ольга Маленкова-Кулешова - Хронометр-3. Издание группы авторов под редакцией Сергея Ходосевича

Ты – этот клён, пожелтевший до дрожи,
Я – эта липа у самых ворот,
Дни нашей жизни бывали погожи,
Но были и вовсе – наоборот.

Тикают ходики – тем и счастлИвы,
Сад облетает до сущности, весь;
Звёзды над нами – огромнее сливы,
Падают в руки – и хочется съесть!

Щурится дом слеповато окошком,
Пепел забвенья на крыше лежит,
Здесь одиночество – ласковой кошкой,
Здесь тишина громким эхом звенит.

Эй, захолустье!.. На клумбах – петуньи,
В доме на окнах клубится герань…
Счастье в – простом, это тихие будни,
В коих меж днями стирается грань.

На автобусной остановке —
Туфли, ботинки, кроссовки,
Сумки, портфели, авоськи,
Реклама изделий «Сваровски»,
Афиша спектакля «Лилит»,
Егор под никнеймом «Крид»…

Холодно, сыро и зябко,
И небо – как мокрая тряпка;
Читаю просто от скуки:
«Отдам в надёжные руки…
Куплю… исцелю… продам…
На стройку нужен прораб,
А также чернорабочие»;
И прочее,
Прочее,
Прочее…

Жду. Остываю. И – вот!
Автобус – большой бегемот,
Урча голодным нутром,
Раззявил огромную пасть,
Народу – ни сесть и ни встать;
Обдав перегаром газа,
Подрезав водителя МАЗа,
Скрывается за углом.

Как тихо на остановке…
А буквально вчера —
Туфли, сланцы, кроссовки,
Сегодня – зонты и береты,
Перчатки, колготы, жакеты,
Куртки, плащи и ветровки…
Осень на остановке,
И листья к ногам слетаются,
Словно они – синички;
Новой жизни страничка…
На плечи свалилась внезапная грусть,
Вы уезжаете,
Я – остаюсь.

Лес и долы влаги полны,
Небеса осиротели,
Невесомых листьев стаи
В тёплый край не улетели —
Остаются,
Ждут метели.

Где-то рядом бродит стужа,
Разметав стекло по лужам,
И седеющий туман
Обволакивает травы…
Засыпающей дубравы —
Терракотовый обман.

Чист и свеж осенний ветер,
Нагоняющий ненастье,
Летом шелестел игриво,
А теперь клин журавлиный
Гонит гордый пилигрим
В тёплый Крым.

Иногда, сквозь бездну туч,
Запоздалый солнца луч
Просочится до земли…
В прядях высохшей травы
Рыжим зайчиком метнётся…
Уж недолго остаётся
Ждать зимы.

Когда придут ко мне ученики,
Я двери непременно им открою —
Так русло высыхающей реки
Наполнится вдруг вешнею водою;
Так солнце вдруг проглянет между туч,
И трудный день застынет в шумном беге…
Пойму я, что не зря был пройден путь
От Альфы до аккордовой Омеги.
Когда придут мои ученики,
Я вскипячу на кухне старый чайник.
И смех, и гвалт!.. Как будто бы с руки
Клюёт печенье стая резвых чаек.
Они придут – нескладны и смешны,
Успешные по жизни и не очень,
Но в каждом есть чуть-чуть моей души,
Моей любви – безмерной и бессрочной.
Я улыбнусь… Остынет в блюдцах чай —
Нам есть, что рассказать сейчас друг другу,
И на душе – как будто месяц май,
А не зима с её январской вьюгой.
Когда придут ко мне ученики?
Наверное, случится это вскоре,
Ведь лёгкие, как ветер, челноки
Однажды прибивает к пирсу морем.

Он падал – новогодний снег,
Я шла под покрывалом ночи,
А шедший встречный человек
Как будто был знакомым очень.
А тот, что рядом шёл со мной,
Скрывал лицо от снегопада;
И лился свет над головой
От фонарей, идущих рядом.
Он падал – новогодний снег,
Из прошлых зим и зим грядущих,
Казался близкий человек
Мне встречного ничуть не лучше.
Прохожий поднял воротник,
Ускорил шаг – спешил куда-то…
Он наступил – короткий миг
И сожаленья, и утраты.
А не чужой мне человек,
Он рядом шёл, сутуля плечи,
И падал новогодний снег,
И нам укрыться было нечем.

Ах, Серёжа, подари мне бусы —
Солнечные брызги янтаря!
Помнишь, целовал меня безусым
В парке, на скамье, у фонаря?
То слова любви шептал на ушко,
То склонялся к девичьим губам…
А теперь ты даришь побрякушки
Старой обеспеченной мадам.
Ах, Серёжа, молодость не купишь,
Ни за рубль, ни за медный грош;
Знаю я, что ты мадам не любишь,
Пропадёшь ты с нею, пропадёшь!
Мне любви, Серёженька, не жалко,
Я любовь кладу к твоим ногам…
Стала я дешёвой содержанкой
С той поры, как ты ушёл к мадам.
У неё – дубовый пол в сортире
И французский, кажется, прононс;
И судачит каждый хлюст в трактире,
Дескать, ты – повеса и альфонс!
Я храню свои воспоминанья,
Нанизав, как бусины на нить…
Тяжелее нету наказанья —
Подлеца красивого любить.

И вот Октябрь…
Солнце в Скорпионе
Последнее тепло на землю шлёт,
И каждый, охрой выкрашенный лист,
Танцует для тебя
Дорожный твист.
Предвосхитив восторг и сантименты,
Им дарят дерева аплодисменты,
И свежий ветер, мчась над головой,
Гудит как будто праздничный гобой…
Какое над землёй коловращенье —
Ведь у тебя сегодня День рожденья!
Но как же рдяны, как они ранимы —
Кусты объятой Октябрём рябины…
Октябрь меняет
Трости…
Шляпы…
Платья…
И примеряет белые манжеты,
Он мог бы заключить тебя в объятья,
Но даже не мечтал вчера об этом;
Недолго плакал семенящий дождь,
Нарушив тёмный мир зеркальных луж,
Октябрь снял промокший макинтош,
Он видел, как беспечно ты идёшь,
А рядом – сын и твой любимый муж…
Октябрь, ничуть к ним даже не ревнуя,
Несёт тебе отраду поцелуя!
Тридцатое… Октябрь… Восхищенье…
Ведь у тебя сегодня день рожденья!

Вычеркни имя
из списка живых,
память закрой на засов —
мало ли в жизни было таких,
сколько их будет потом?
Жизнь расползается…
Больше не сшить
из лоскутов одеяло,
ты без него —
и не то, чтобы жить,
даже дышать перестала!
Вытрави, выжги
до пепла, дотла,
сможешь – переиначь;
рубишь живое легко,
сгоряча;
время – судья и палач…
Острая,
жгучая ярость пройдёт,
станет бесчувственней боль;
сердце не терпит
ни лжи,
ни пустот —
имя однажды его зарастёт
сорной травой
лебедой.
Имя любимого —
словно гранит,
больше
в тебе
не болит.

Он приходит в одиннадцать ночи,
Разливает холодный коньяк,
И «три звездочки, сделано в Сочи»
Обещают любовь натощак.
Он ломает судьбу шоколадки
И в колечки свивает табак,
Он – ухоженный, выбритый гладко,
А в глазах – ледяной полумрак.
Он на время глядит между прочим,
Поедая остывший форшмак…
А ей хочется в солнечный Сочи —
Там все пьют натуральный коньяк!
Голубые атласные шторы,
А за шторами – лунный медяк…
Проводив до дверей ухажёра,
Не забыть бы ей вылить коньяк;
Не проспать бы с утра на работу
И захлопнуть калитку – сквозняк!
А на зеркале, с грустной зевотой,
Написать:" Разлюбила коньяк.»