Михаил Лубянский - Прощай, страна чудес

– Зря отчуждаешься, Марьянка! Мы же с тобой с детства знаем друг друга. Почти соседи. Вот я скоро отслужусь и приеду, и тогда, может быть, мы с тобой станем самыми близкими друзьями. А, Марьянка?

Он взял девушку за плечи и повернул к себе лицом. Она свободной рукой упёрлась ему в грудь.

– Пусти, чёрт! Я вижу, ты в Рудничном успел выпить. Осмелел! Убери руки!

Костины флотские ботинки ёрзнули на скользком месте, и он упал в сугроб, увлекая с собой и Марьку.

Барахтаясь в рыхлом снегу, они поднялись на ноги. Марька подхватила свою сумку и скорым шагом пустилась к деревне, которая была уже совсем близко. Поспевая за ней, Костя говорил извиняющимся тоном:

– Ну не сердись, Марьяна! Я же не нарочно. Так получилось… Он сделал попытку отряхнуть от снега Марькино пальто и помочь ей нести сумку. Ему хотелось о многом рассказать ей: о службе на боевом корабле, о дальних странах, в которых ему пришлось побывать.

Разговора не получилось. Марька торопливо повернула к своему дому. И Костя пошёл к себе домой.

Антонида, увидев дочь, всплеснула руками:

– Марьянка! Что это с тобой?

Марькино пальто было вывалено в снегу, тёплый платок сбился набок, волосы растрёпаны. Верхняя пуговица пальто была оторвана и потеряна.

– Это всё Костя Овчаров, – досадливо ответила она. – Упали мы с ним. Пуговицу вот потеряла из-за него… оторвалась!

– Как так упали? – ужаснулась Антонида. – Что значит упали? Что он хотел с тобой сделать? И пуговицу оторвал!

– Да ничего он не хотел. Как-то так получилось, – Марька уже пожалела, что нечаянно выдала Костю.

– Не-ет, ты молчи! – притопнула Антонида. – Я эти шутки знаю! Это ему даром не пройдёт. Он что думает, если у девушки нет отца, то можно над ней охальничать? Я сейчас же пойду и всыплю ему как следует!

Такого поворота дела Марька не ожидала.

– Не ходи, мама. Не срамись из-за пустяков и меня не позорь. Но старая Авдеиха расходилась не на шутку. Костину мать она увидела около её дома и налетела на неё рассерженной гусыней.

– Ты знаешь, что твой Костька сейчас хотел снасильничать мою Марьянку? Где он там прячется? А ну, давай его, шкодника, сюда на расправу!

– Как снасильничать? – Овчариха от растерянности выронила лопату, которой отгребала снег от калитки.

– А так! Очень даже просто! Значит, так: завтра с утра вчетвером идём в Рудничный. Я со своей дочерью, и ты со своим сыном. Вот там, в районной милиции, пусть он расскажет, чего он домогался от моей Марьянки!

– Как в милицию! Зачем в милицию? – помертвела Овчариха. – Может, пошутил он. А ведь посадят парня. Ему ещё дослуживать надо!

– Будет дослуживать в другом месте, – мстительно усмехнулась Авдеиха. – А ты будешь десять лет носить ему передачи!

– Тоня! – взмолилась Овчариха. – Ну зачем же так сразу? Может, мой сын и виноват. Но не настолько, чтобы с этих лет портить ему жизнь. Ну, поиграл он. Молодая кровь… Разве мы с тобой не были молодыми? Неужели мы не можем уладить это дело по-хорошему?

– Ладно, – смягчилась Авдеиха. – Так и быть. Дашь мне тысячу рублей, и замнём эту неприятность.

– Дам, дам тебе тысячу рублей! – заторопилась Овчариха. – Но не сразу. У меня сейчас нету.

– Ну что ж, – снизошла Авдеиха. – Я подожду. Но смотри, никому об этом ни слова!

На этом и разошлись. Войдя в дом, Овчариха ничего не сказала сыну. Не хотела портить ему отпуск.

Денег у неё действительно не было. Овчариха взяла в долг у другой соседки, но не сказала, зачем её срочно понадобились деньги. А чтобы поскорее вернуть долг, решила продать корову. Об этом она объявила по соседним деревням.

При всей секретности этой сделки, жители деревни непостижимым образом узнали о ней. По Скрутову поползли нехорошие слухи. Вечерами в клубе Костя ловил на себе многозначительные взгляды, замечал скрытые усмешки и перешёптывания. Повышенный интерес к своей персоне он объяснял тем, что не часто на здешнем сухопутье увидишь бравого морякатихоокеанца.

Однако деревенские товарищи открыли Косте глаза на то, о чём он сам до поры не догадывался. Рассказали ему, в какую нехорошую историю он влип, сам того не желая. А когда к ним во двор пришли покупатели и увели корову, он ясно осознал всю глубину своего падения.

Ходить вечерами в клуб ему уже не хотелось. С Марькой он больше не виделся. Обоим было стыдно друг перед другом, и они старательно избегали встреч.

Мать ничего не говорила ему и только тяжело вздыхала. Костю угнетало чувство вины перед ней. Едва досидев до окончания отпуска, он с чувством облегчения уехал к месту своей службы.

– Вот и отгостил сынок, – вздохнула Овчариха. – Отгостил и корову со двора свёл. Ладно, пусть служит спокойно. А корову я себе ещё наживу.

В зимний субботний вечер в скрутовский клуб пришли парни из соседнего села Запрудного.

Всё было как обычно: привозное кино, а потом танцы под радиолу. Один из гостей подошёл к Марьке.

– Потанцуем?

Они вышли на круг. Гость поинтересовался, как зовут его партнёршу, и назвал своё имя. Потом почему-то спросил:

– А ты это чего пришла в клуб в валенках?

– Что же тут такого? – возразила Марька. – У нас тут все в валенках.

– Ладно, не обижайся, – примирительно сказал гость. – Это я так. Какое мне дело до твоих валенок! – И добавил:

– А вообще ты мне нравишься.

Он танцевал с Марькой и во второй, и в третий раз. И вызвался проводить её до дома после танцев. Она не возражала.

Выждав момент, к нему подошли скрутовские ребята.

– Ну что, земляк, нравится тебе наша Марька?

«Ага, начинается, – смекнул запрудненский гость, заранее сжимая кулаки в карманах. – Сейчас будет дело!»

И его дружки встали у него за спиной.

– Ну, допустим, нравится, – ответил он с вызовом. – А что?

– А то! – сказали ему. – Может, у твоей матери есть лишняя корова?

– Какая ещё корова? При чём тут корова?

– А вот при том! – объяснили ему. – Остерегайся!

С Марькой этот парень больше не танцевал. И провожать её не пошёл.

«Валенки мои ему не понравились, – обидчиво подумала она. – А сам-то, пижон этакий, пришёл в кирзовых сапогах!»

На неделе она купила себе в городе туфли и капроновые чулки. В этих обновках она выглядела не хуже всякой городской модницы.

Вечером под выходной в скрутовский клуб пришли те же ребята. Но Марькин запрудненский знакомый ни разу даже не взглянул на неё. И его товарищи её сторонились.

Марька всё явственнее ощущала вокруг себя напряжённое поле отчуждения и неприязни. Она вполне осознавала причину такого отношения к ней. «Разве я в чём-нибудь виновата? – тайком утирая невольные слёзы, спрашивала она себя. – Нет на мне никакой вины. А ведь ничего никому не докажешь. За что мне такая кара? Нет, не дадут мне здесь житья!»