Юлия Иванчикова - Никудыния бумажного самолётика

Останься, я прошу тебя, останься.
На слово-два, на половину вздоха,
когда не хорошо или не плохо,
не поселяй во мне боязнь дистанций.
Не говори, если не хочешь шума,
не улыбайся, если боль внутри,
закрой глаза, а хочешь – в них смотри.
Просто останься рядом, без раздумий.

Останься, я прошу тебя, останься.
Минута, три, до без тринадцать двух,
не говоря об истине мне вслух,
не замечая ямочек и граций…
Прошу тебя, останься на минуту,
когда за окнами взрываются ракеты,
когда на поезда уйдут билеты,
останься рядом на одно «побудем».

Не говори, если не хочешь шума,
взрывай молчаньем душу изнутри.
Закрой глаза, а хочешь – в них смотри,
цепляй глубин моих душевных струны…

Не погружай меня в отрывки станций.
Когда Вселенная утратит свою суть,

единственное важное – «побудь», —
останься, я прошу тебя, останься…

Мне кажется, полночь коснулась плеча,
укрыв меня, словно пледом, кошмарами.
Я научилась от этого
не кричать,
когда под рёбрами сердце вздыхает поспешно
ударами.
Вечерние стены стали холстом,
рисует историю музыка сонная…
На старом столе недочитанный третий том,
закинута в урну души суета телефонная.
На звонкой струне поселилась душа,
дрожащая нитка, несчастная линия…
а я смотрю на тебя сквозь туман, не дыша,
и голос срываю на этом пустом «забери меня».
Прячет слезу на уставшей щеке
растаявший ветер, прощаньем подобранный.
Вот, вся моя исповедь, в твоей, не моей руке,
ты просто прочти, и сожги за пустыми,
случайными ссорами.
Ты можешь всё это совсем забыть,
продать через годы, пробив мою душу стрелами.
Я не прошу тебя даже рядом быть,
я не прошу доверия.

Мне кажется, небо повисло мольбой,
и пеплом отравным садится мне на ладони.
Я просто живу. Я просто живу тобой.
Смотря сквозь холодный туман
(с радостью или с болью).
Хрустальные звёзды всё так же мертвы,
свинцовые струны будто лезвием по спине.
Я взглядом пронзаю туман: ведь это же ты,
но самое страшное —
не докричаться
мне.
Украдено птицами радугу тьмы,
и может я этим безумно грешу, —
я ничего от тебя не прошу,
ты только меня пойми…
«Где же ты? Где ты?» – бросаю немой пустоте.
В небе мерцают ноябрьские кометы.
Вижу я ангелов, но знаешь, они – не те…
ты – что-то большее, только вот знать бы, где ты.
Птицы запястья заменят морской глубиной,
улицы сменят названия, исчезая из памяти…
Быть во всего двух шагах
и знать, что твой кто-то – не твой, —
это как быть подстреленным
намертво.

Мне кажется, скоро полночь меня убьёт…
как глубина этих птиц, что поддались воображению.
Знаешь, да ну эти крылья, сдался мне этот полёт,
легче узнать падение.
Сквозь одинокий туман точно вижу – ты,
пепел, севший на душу мне зимними искрами.
Призрак мой, смысл мой, ангел моей пустоты,
тот, кому я посвящаю холодную
исповедь.
Тот, кому высказать душу – не хватит сил.
Кажется, ночь онемела от страха или полнолуния…
Видимо, ты никогда меня не любил,
видимо я – только птица под маской безумия.
Грозами в сердце, разбив меня на осколки,
счастлив будь там, на другой стороне, не со мной.
Может быть, не любил ты меня нисколько,
но счастья тебе, мой самый родной чужой.

Ты береги себя, рядом – моя душа —
без крыльев, строк, без судьбы и имени.
Я смотрю тебе в спину, почти не дыша,
и голос срываю в молитве,
прости меня…

0:16
15.11.2013

Обидно, чёрт возьми. До ужаса, до крика.
И ничего уже не можно изменить.
Не возвратить «вчера», его же – не забыть…
Не выбросить, не смять, ненужной мне открыткой.

Обидно. Ну и что? Тебе не интересно.
Не важно, что со мной творится со вчера.
Что я дышу туманом, больна ещё сутра.
И то, что я давно не сочиняла песни.

Обидно, чёрт возьми. До холода, до дрожи,
До немоты души, но это всё пустяк.
А ведь всё начиналось-то далеко не так.
И души наши были, как близнецы, похожи…

Обидно. Что не так? Скажи, зловещий голос?
Скажи, ведь ничего уже не изменить…
И заново, ошибки исправив, не прожить…
Не насладиться мне вчерашней волей…

Обидно, чёрт возьми. До ужаса, до крика.
Но я молчу. Не плачу. Не кричу.
Твоей улыбки в сотнях не ищу,
Ведь никому не быть с твоей улыбкой.

И не смотрю в глаза. Так больно в них смотреть.
Пусть лучше я уйду в свою пустыню.
Остановлюсь и отдышусь. Остыну,
С большим желаньем побыстрей сгореть.

Обидно, чёрт возьми. До ужаса, до крика.
Но я уже, увы, не прокричу.
Уйду. Смирюсь. Остыну и прощу,
Но пред глазами сохраню твою улыбку.

Если б ты только знал,
как мне важен твой взгляд
и, возможно, холодное
«как ты?»
Мой любимый, случайно
включённый канал,
и забытые, давние
факты…
Если б ты только знал,
чего стоит скучать,
и молчать, вспоминая
сюжеты
старых фильмов,
которых, увы, не узнать
в пересмотрах сто тридцать
раз летом…
Если б ты только знал,
как пустеет в душе
лишь от мыслей, навеянных,
лживых…
Оставляя на память
самый сладкий сюжет,
Я на чуточку стану
счастливей…
Если б ты только знал,
сколько важен твой взгляд,
и простое банальное
«как ты?»…
Может даже не слышал,
может, даже не рад.
Я, возможно, не «в норме»,
или хуже, чем «как-то»…
Если б ты только знал,
как сейчас мне внутри,
что взрывается, жизнь
подбивая…
Трудно, страшно, ужасно.
Мне так жутко, смотри.
Я живу, но тобой
страдаю.

Стучаться в холодную, закрытую намертво дверь.
Во сне, или может от воспоминаний срываться с лестницы,
Сердце рисуя рубцами от пережитых потерь.
И осуждать себя, хуже чем почерневшая изнутри грешница.

Смотреть через стёкла, изгибы закрытых недавно штор.
И рушить своё сознание. Это факт, не ошибка корпусом.
Сжимать ладони. И не подслушивать их разговор.
На сотую мига внутри породниться с холодным полюсом,

осуждать себя. Безвозвратный полёт. Пустой коридор.