Алексей Талызин - Заклятие стиха

Как на иконах Феофана
Светонесущиеся блики
Легли непостижимо, странно
На экстатические лики,
Вдруг вырывая на мгновенье
Из мрачной тьмы от раза к разу
Черты сурового моленья,
Восторг высокого экстаза,
Их озаряя блеском линий,
Прикосновеньем кисти дивной,
Преобразует в цвет невольно
Псалмов божественные гимны.
Так в памяти порой виденья
Вдруг осветят непостижимо
Из дней промчавшихся мгновенья,
Которые и стоят жизни.

Заклятие стиха – восторг самозакланья,
Мгновений, замерших рядами странных слов,
Застывших на обрыве умолканья
В магическом узоре боли, страсти, снов.
Заклятие стиха как вечное проклятье,
Как паранойя образов, мятущихся вокруг,
Не убежать от них – ты сам идешь в объятья,
Нет сил сопротивляться им, пощады нет, и вдруг,
Вдруг пропадают… Но за ними следом
Другие громоздятся тут и там,
И мысль живет «необходимым бредом»,
Как глубоко заметил Осип Мандельштам.
Чудовищ – да! – сон разума рождает —
Франсиско Гойя прав, но лишь не ведал он,
В век триллеров обратное бывает —
Чудовища рождают чувств и мыслей сон.
Но тут совсем не то – здесь образов сплетенье
В причудливо-изысканную вязь
Ложится, обрываясь на мгновенье,
То плача, то надеясь, то смеясь.
То парадоксом неожиданным подразнят,
То силуэты женщин властно вырвут стих,
И мальчик, невзрослеющий проказник,
Смеясь, из лука всех перестреляет их.

Веками строили поэты
Любви непостижимый мир,
Пока Ромео и Джульеттой
Не увенчал его Шекспир.
Шли годы… Древняя Помпея
От пепла освобождена,
Свои жестокие трофеи
На свет представила она,
И среди жертв слепого вала
Стихий, промчавшихся вокруг,
Из пепла, как из покрывала,
Два тела показались вдруг,
И перед взором изумленным
Явились к нам из тьмы веков
Два тела, навсегда сплетенных
Кольцом изысканных оков.
Нет, звал их не инстинкт животный —
Он бы заставил их бежать
В слепой толпе бесповоротно,
Искать спасенья!.. Искать!..
Но принудить Любовь их сдаться
Стихий попытки не смогли,
Их не заставили расстаться
Ни силы неба, ни – земли!
Объятий их не разомкнули
Ни гнев вулкана, ни века,
Они – счастливые! – уснули,
В его руке ее рука.

На все, что связано с нашими встречами
И касались руки твои,
Я гляжу очами сердечными,
Я гляжу очами любви
И другими смотреть не умею,
Чтобы в трудный час устоять —
Ими я постоянно с нею,
Ими молодость длится моя.

Услышав SOS, десятки кораблей
Послушны лишь одному закону,
Меняют курс, что был им всех нужней,
На курс, что стал еще нужней другому.
И латаные, жалкие суда,
И лайнеры свои меняют галсы,
Как равные, кривя свой путь туда,
Откуда крик о помощи раздался.
И в дрожи изнывающих машин,
Вдали от цели, не достигнув суши,
Движимы доблестью своей морской души
Туда, где гибнут страждущие души.

О Спарты гордое величие,
Я слышу фразы лаконичные,
Я вижу сдержанное мужество —
Ни слова и ни жеста лишнего,
Глаза, не знающие ужаса,
И торсы крепкие коричневые!
Нет, вы не культуристы древности
С накачанной мускулатурою —
Герои в нимбе человечности
И с человеческой культурою.
Простые парни загорелые,
Без всякой лихости, улыбочек,
Всегда вы знали то, что делали,
И каждый шаг ваш не был вымучен.
Никто от вас не слышал жалобы,
Каприза и малейшей пошлости,
Не афиняне вы, и стало быть,
Чужда вам неги фальшь роскошная.
Вы не хватались зря за острое —
Так воспитали вас обычаи,
И лучше всех на полуострове
Вы знали правила приличия.
Афины славились ораторами,
Вы это делать не умели,
Но там, где требовалась храбрость,
Там были вы всегда при деле…
Спокойные и яснолицие,
Умели быть вы беспощадными,
Но и с коварнейшими гадами
Вели себя вы как патриции…

Морщины как маршруты сотен трасс,
Забытых или памятных в деталях,
Глубокий шрам туда, где был когда-то глаз,
И след ожога, словно тень медали…
Пивная пена, матерная брань,
Один рукав пустой, в карман неловко вдетый,
И взгляд, презрительно сощуренный на пьянь,
Знакомый каждому когда-то по портретам…
Тебе бы трассы хмель и скорости безумь
В оковах мощного холодного рассудка,
Но вместо гула переполненных трибун
Ты слышишь пьяный бред какого-то ублюдка.
Ты помнишь рев моторов, словно рев быков,
И рот механика, как пасть, раскрытый в крике,
И запах славы в пряном запахе венков,
И на медалях солнечные блики.
Болельщики, газеты и кино,
Машины яркие, опасней, чем гранаты,
И риск, пьянящий словно старое вино,
И смелые, как дьяволы, ребята.
Ушли навек железные друзья.
Живем, бывавшие в аду и даже дальше,
Сейчас тебе бы вместо пьяных обезьян
Увидеть тех парней, веселых и отважных!..
Законы физики острее, чем клинки,
Ты – спятивший факир – плясал у них на гранях,
Ты помнишь, парень, где остался без руки
И чем ты заплатил за свой рывок в Ле-Манс?
Заштопан ты, твой талисман силен,
А раз ты жив – играй, опять играй с удачей,
В телегу новую впрягайся, старый конь,
И снова лезь вперед, бери призы на скачках!
И вот живой ты, баловень судьбы,
А помнишь лица тех ребят, видавших виды,
Кусками жареными сваленных в гробы?
Немногие, как ты, гуляют в инвалидах!
Счастливчик ты, отмеченный судьбой,
В любом аду тебя всегда спасало чудо.
Теперь ты молча каждый вечер у пивной
С усмешкой свой последний держишь кубок.
Ты пьешь, как будто перед кем-то виноват,
Что ты живой, как будто ты в ответе —
Единственный с войны вернувшийся солдат,
И слова некому сказать тебе на свете…
Я вижу каждый вечер, как ты пьешь
Один, совсем один, чужой и безличный,
Как непонятный и далекий всем идешь
И как сторонится тебя народ приличный…